На грани веков

Юкум хотя и попытался опереться на здоровую руку, но тут же уткнулся ничком. В серых утренних сумерках выглядел он ужасно — желтый, как выцветшая полевица, на лице и на руках засохла кровь, бурая одежда слиплась до самых сапог. Перепуганный Букис отступил назад и проворчал:

— Да его уж и вести-то незачем…

Вдвоем они поставили его на ноги. Инта вновь закинула его руку себе за шею и приказала Букису держать с другой стороны. Пройдя еще немного кустами, они вышли на дорогу. Было уже совсем светло, от хутора спешили им навстречу шестеро высланных вожаком людей.

Ополчение Мартыня, расположившееся у дымящегося сарая, так и не спало эту ночь. Перестрелку в бору из-за ветра никто не услышал, высланные с наступлением темноты разведчики вернулись, ничего не обнаружив и не разузнав. Все сходились на том, что с людьми Букиса стряслось что-то неладное. Предчувствуя недоброе, они глядели во тьму, поджидая разбитых врагом либо заблудившихся в лесу товарищей. Поодаль от потухшего сарая развели большой костер, караульные на дороге временами постреливали, но мушкет лишь бессильно щелкал, не в силах заглушить порывы ветра.

К полуночи один за другим притащились трое из людей Букиса, с исцарапанными лицами, невесть где блуждавшие и только со взгорья по свету костра разглядевшие, где находится мельничный хутор. Позднее, совсем с другой стороны, снизу по течению речушки, сюда приплелись еще трое. Они со страху бежали как очумелые и опомнились только в лесу, мимо которого вчера шли целый день. Рассказы рассеянных врагом людей были разноречивы и невероятны, одно было несомненно, что они разбиты и, как овцы, разогнаны по чаще. Ожидавшие их понуро слушали; с каждым часом беспокойство их возрастало, потому что все еще не явились Букис, Марч, Юкум и Инта с Пострелом. Но тут едва живой от усталости приполз Марч. Только трижды испив холодной воды, он смог приступить к рассказу. Про Букиса и Инту с Пострелом он ничего не знал, а Юкум, по его мнению, наверняка убежал и на зорьке, ежели не раньше, объявится.

На зорьке Юкум и в самом деле объявился, но такой, что те, кто послабее духом, глядеть не могли, а отошли подальше и, отвернувшись, повалились на землю. С головы до ног измазанный, серо-желтый, точно измятый в грязной ладони воск, он лежал, закрыв глаза и разинув рот, который уже не просил есть и не принимал воды. Лицо его обмыли, самого укрыли кафтаном; опустившись возле него на колени, Инта уже не отходила ни на шаг; Пострела по очереди нянчили мужчины. К полудню Юкум открыл глаза, пусто и беспредельно грустно взглянул на плывущие облака и снова закрыл их. Под вечер соратники вырыли на берегу ручья у опушки могилу и похоронили умершего; место заровняли и заботливо укрыли свежим дерном, чтобы нехристи не разведали и не надругались. Люди не проронили ни слова, но в их глазах пылала ненависть и жажда мести.

Ночью вожак поднялся, чтобы обойти стан и проверить выставленные со всех четырех сторон караулы. Ветер совсем утих, небо прояснилось, над бором блестел серпик молодого месяца; тишина после ветреного дня казалась особенно тревожной. На опушке Мартынь остановился и прислушался. Где-то поблизости время от времени слышалось завывание — не похоже, что волк, а Медведя он только что видел у костра. Подойдя поближе к тому месту, где находилась могила Юкума, он разглядел скорчившуюся на земле женщину. Охватив голову руками, она уткнулась лицом в колени, временами вздрагивала, как от нестерпимой зубной боли, и, стиснув зубы, протяжно выла.

3