На гребнях волн

Оглядевшись вокруг, я понимаю, почему сижу рядом с Мией одна. «Нытики» свое мнение ей высказали, предупредили, что интрижка с женатым плохо кончится, – и не хотят больше об этом говорить. Теперь выслушивать и утешать Мию – мое дело. Я чувствую себя не слишком уверенно, но в целом не возражаю. Как правило, с тринадцатилетними взрослые не делятся своими любовными драмами, и я горжусь, что удостоилась такой откровенности. Облокотившись на бортик из слоновой кости, я слушаю рассказ Мии о Стиве и планах самоубийства так, как могла бы слушать сказку на ночь. Она вставляет в свою речь все больше шведских слов, а в какой-то момент переходит на чистый шведский. Говорит быстро, энергично, и я с трудом ее понимаю. Но слушаю звук ее речи, смотрю, как двигаются губы, и понимаю: говорит она что-то страшное, отчаянное, скорее всего, вовсе не подходящее для моих ушей.

– Ладно, – говорит мама, громко хлопнув в ладоши. – А теперь идем в гостиную смотреть сериал!

Все мы собираемся в гостиной. Свея, родители и я садимся на ковер, чтобы освободить места для гостей. Телевизор включаем за пять минут до начала фильма – не хотим пропустить общий план.

Кто-то просит меня принести воды, но я делаю вид, что не слышу. Начинается сериал. Во вступительных кадрах – быстрая панорама здания «Джозеф & Джозеф» снаружи. Следующая сцена происходит уже внутри галереи.

– А где же общий план? – спрашиваю я.

– Ш-ш-ш! – громко шикают на меня несколько «нытиков».

– Наверное, покажут позже, – говорит папа.

Но серия движется к концу, а общего плана нет – и наконец становится ясно, что Марию Фабиолу, Фейт, Джулию, Свею и меня просто вырезали. Я смотрю на Свею – та пожимает плечами. Ей невдомек, как важно было мне появиться на телеэкране. Невдомек, как я надеялась, что мои подруги увидят эту сцену и все между нами станет как прежде.

По экрану ползут титры; гости разражаются аплодисментами. Я извиняюсь, говорю, что очень устала и мне еще готовиться к контрольной, так что лучше пойду. Проходя мимо Мии-большой, решаю ее обнять. Выходит неуклюже – я стою, а она сидит; но это эллиптическое объятие дает мне шанс прошептать ей на ухо:

– Когда поедете домой, не сворачивайте на мост!

– С чего бы? – отвечает она, не понижая голоса. – Я ведь живу совсем в другой стороне!

Сверху, из своей комнаты, я слышу женские голоса и звон столового серебра. Гости переместились в столовую, где мама угощает их лютефиском. Слышны охи и ахи, смех, невнятные восклицания: интересно, что за историю там рассказывают и о ком?

Я вспоминаю другие фильмы и сериалы. Думаю, что, наверное, любая кинозвезда огорчится, если сцену с ней вырежут. Недавно я смотрела «Из Африки»: мама взяла меня с собой в кино, потому что хотела посмотреть этот фильм, а мне нечем было заняться. С тех пор я часто вспоминаю сцену, где Роберт Редфорд моет голову Мерил Стрип. Вот это настоящая любовь! – думаю я. А какая у Мерил Стрип кожа – прямо светится!

Я встаю и иду к зеркалу в ванной взглянуть на собственную кожу. Всего четыре прыща – не так уж плохо. У некоторых моих одноклассниц все намного хуже. Вот, скажем, у Энджи… бедняга! Я мажусь клерасилом, возвращаюсь в комнату и делаю двадцать приседаний. Потом ложусь в кровать – и слушаю взрывы смеха, и шум отодвигаемых стульев, и журчание голосов, и хлопанье входной двери. Моя комната прямо над кухней; отсюда хорошо слышно, как мама прибирается и моет посуду после гостей. Представляю, как она надевает кухонные перчатки и ставит грязные тарелки в раковину. Когда-то в этой раковине она мыла мне голову. Застилала кухонную стойку полотенцами, я облокачивалась на них, вытягивала шею над раковиной, а мама мылила мне голову шампунем и рассказывала, как у нее прошел день. Теперь я слушаю, как она включает воду, и этот звук успокаивает. Я раскладываю волосы по подушке, словно Медуза горгона – или Мерил Стрип, – и представляю себе, что мама моет мне голову, как когда я была маленькой, много лет назад.

11

13 декабря в Швеции праздник. День святой Люции. В этот день совершается особый ритуал. Старшая девушка в доме играет роль святой Люции: одетая в белое, с короной из горящих свечей на голове, она будит родных пением и угощает шафрановыми булочками с изюмом.

Радиобудильник у кровати звонит очень рано. Я лежу и слушаю песню «Police» до конца, а потом вылезаю из кровати. Надеваю белую, отглаженную до хруста ночную рубашку, висящую на дверной ручке. Ее выгладила и повесила мама, пока я спала.