На гребнях волн

Тихонько спускаюсь на кухню, достаю из духовки несколько шафрановых булочек и кладу на серебряный поднос. В ящике нахожу спички. Задумчиво разглядываю венчик с закрепленными на нем свечами. Это самая сложная часть задачи: подняться по лестнице со свечами на голове так, чтобы ни одна не погасла! Приходится следить за равновесием, а это нелегко, особенно когда горячий воск капает тебе на голову. Я решаю сначала отнести все на второй этаж. Уже там зажигаю свечи и пристраиваю корону на голову. Затем беру поднос с булочками и иду в комнату родителей. Дверь в их спальню широко открыта – они готовы к исполнению ежегодного ритуала. Я начинаю петь песню святой Люции о том, как темна ночь, и папа с мамой сразу садятся в постели. Ну, разумеется, они не спят и ждут меня! Закончив первый куплет, я ставлю поднос на столик у кровати.

Затем все так же, в одних носках, иду в комнату Свеи. Сестра всегда спит как убитая, разбудить ее тяжело. Я пою во весь голос; одна свеча кренится и обильно поливает меня воском. Наконец, бросив на полуслове шведский гимн, я кричу по-английски:

– Да просыпайся уже!

Свея садится в кровати. Я приседаю, и она помогает мне погасить свечи.

– Руками давай! – командую я, и она задувает каждую свечу, прикрыв ее сложенными ладонями.

По дороге в школу я все еще выбираю из волос застывший воск.

Я уже бросила ходить мимо домов Джулии и Фейт – вместо этого хожу в школу другой дорогой, вместе со Свеей и ее мрачной подружкой: сегодня она еще мрачнее обычного, потому что мы опаздываем. Ритуал святой Люции заставил нас задержаться. Мы идем мимо «замка» с башенкой, мимо дома, где жил Великий Картер, мимо розового особняка, где живет та дама, что однажды поехала на выходные в Палм-Спрингс и там импульсивно сделала себе подтяжку живота. «Представляете, просто захотела и сделала!» – рассказывала моим родителям какая-то другая женщина, словно больше всего ее поразило, что подтянуть себе живот можно просто так, по желанию. Вдалеке ревут береговые сирены; ближе к нам их заглушают листодувки, с воем втягивающие в себя опавшие листья. Улицы, как обычно, пусты. Но у входа в школу собралась толпа; подойдя ближе, мы видим и причину этого столпотворения – три полицейские машины.

Никто никогда не видел, чтобы секретарша директора выходила из его кабинета; но сейчас она стоит, словно аршин проглотила, у двери. Завидев меня, вздыхает с облегчением, затем снова напрягается и просит зайти на минутку.

Я захожу в кабинет. Она ждет, пока я закрою за собой дверь, а потом говорит:

– Мария Фабиола пропала. Вчера не вернулась из школы домой. С тобой хотят поговорить детективы.

12

Мистер Мейкпис и детективы ждут меня в комнате для совещаний позади директорского кабинета. Может быть, потому, что здесь больше места. Детективов, желающих со мной побеседовать, трое: один в широких штанах, другой в штанах в обтяжку, а третья – сюрприз! – женщина. У нее крашеные белокурые волосы, стянутые в тугой хвост на затылке, и очень тонкие губы. Именно с ней я встречаюсь взглядом, едва вхожу.

– Я детектив Андерсон, – представляется она. – А ты Юлаби, верно?

Я признаюсь, что да, так меня зовут.

– Красивое имя, – говорит она. – Откуда такое?

Очевидно, они заранее решили, что она возьмет на себя роль «доброго следователя», постарается меня разговорить и все из меня вытянуть.

– Это в честь картины, – отвечаю я. – Моему папе очень нравится одна картина художницы по имени Юлаби Дикс.

– Интересно, – без всякого интереса замечает детектив Андерсон. Она уже опустила глаза вниз, на свою папку со скрепленными чистыми листами, и обдумывает следующий вопрос. – Ты знаешь, почему мы захотели с тобой поговорить?

Я бросаю взгляд на мистера Мейкписа. Он кивает, и голубая «бабочка» прыгает вверх-вниз.

– Мистер Мейкпис вам сказал, что лучше всего поговорить со мной, – отвечаю я, кивнув в его сторону.

– И почему он так сказал, как ты думаешь? – спрашивает детектив Андерсон.

– Потому что мы с Марией Фабиолой были лучшими подругами.

– Были? – переспрашивает детектив Андерсон. Вот теперь, похоже, она заинтересовалась по-настоящему. Откладывает ручку, как бы показывая, что разговор пошел серьезный, подается ко мне. – А почему «были»? Что случилось, дорогая моя?

Это «дорогая» вылетает из ее рта так ненатурально, что я едва удерживаюсь от смеха.

– Мы поссорились.

– Почему?

Я молчу.

– Из-за мальчика? – спрашивает она заговорщическим тоном, словно хочет сказать: «Ну, это всем нам знакомо!»

– Нет, – отвечаю я.

– А-а, – говорит она, явно разочарованная тем, что не докопалась до корня проблемы с первого раза. Затем оглядывается на других детективов.

– Но еще пару месяцев назад вы были подругами.

– Все меняется, – отвечаю я.

– Мне ли не знать! – говорит она. – Полгода назад я еще была замужем! – И смеется – точнее, пытается беззаботно рассмеяться, но для моих ушей этот смех звучит как стон.