Мистер Мейкпис искоса на меня поглядывает, словно ему тоже интересно, из-за чего разошлись мы с Марией Фабиолой. Впрочем, может быть, его просто расстраивает, что здесь нельзя достать сигару. На дверях комнаты для совещаний висит табличка «Не курить», обращенная лично к нему: никто больше в администрации не курит.
– Но раньше вы ходили в школу вместе, так? – спрашивает детектив в штанах в обтяжку.
– Да, но потом… у нас возникло разногласие о том, что произошло однажды утром. – Никогда еще мне не случалось произносить слова: «возникло разногласие» – и мне очень нравится, как это звучит.
– А из-за чего разногласие? – спрашивает детектив в широких штанах.
– Она утверждала, что по дороге в школу с нами произошел неприятный случай, а я настаивала, что это просто фантазия, – отвечаю я.
Все трое смотрят на меня, явно недоумевая, где я навострилась так литературно изъясняться. Потом переводят взгляды на мистера Мейкписа. Тот скромно пожимает плечами, словно говоря: «А чего еще вы ждали от воспитанницы такого учебного заведения, как наше?»
– Значит, вчера, когда Мария Фабиола возвращалась из школы домой, тебя с ней не было, – говорит детектив Андерсон.
– Не было.
– А ты знаешь, какой дорогой она обычно ходит?
– Могу предположить, – отвечаю я. – Раньше мы всегда ходили из школы вместе. Скорее всего, она пошла к океану, а потом по Эль-Камино-дель-Мар к своему дому.
– Как ты думаешь, она могла куда-нибудь свернуть? Например, пойти к утесам? – спрашивает третий детектив.
– Не знаю, – отвечаю я. – Меня с ней не было.
– У нее есть мальчик? – спрашивает детектив Андерсон. Похоже, они заранее договорились, что все вопросы о мальчиках или об отношениях будет задавать она.
– Не знаю, – повторяю я.
Детектив Андерсон наклоняет голову, подпирает лоб большим и указательным пальцами правой руки, словно у нее болит голова. Блондинистый хвостик свешивается на сторону, словно хвост у лошади, собравшейся помочиться. Когда детектив поднимает голову, в глазах у нее ярость.
– Ты понимаешь, что произошло? Твоя лучшая подруга пропала без вести!
Мне хочется напомнить, что мы с Марией Фабиолой больше не лучшие подруги, но я чувствую: это только сильнее ее разозлит.
– Понимаю, – отвечаю я.
– И ты совсем о ней не беспокоишься?
– Беспокоюсь, – говорю я.
Хотя куда больше беспокоюсь о том, как легко мне в последнее время удается злить людей: сначала мистера Лондона, теперь вот ее. Похоже, моя способность воспламенять чужой гнев не знает половых различий.
– Можно я спрошу? – говорит детектив в штанах в обтяжку.
– Да ты уже спрашиваешь! – отрезает детектив Андерсон.
Похоже, они друг друга терпеть не могут. А может, выйдя отсюда, поедут трахаться. Не знаю. У меня в голове много разных и противоречивых представлений о том, как соблазняют друг друга взрослые.
– Не знаешь ли ты, не было ли каких-нибудь причин, по которым Мария Фабиола могла… сбежать из дома? В последние месяцы она не чувствовала себя… ну, одиноко, не на своем месте? Ты сказала, вы поссорились. Она поссорилась только с тобой? У нее есть другие подруги?
– Полно подруг, – отвечаю я. – Это меня теперь все третируют.
Трое полицейских синхронно поднимают на меня глаза, а затем опускают головы и принимаются черкать в блокнотах. Тот, что в широких штанах, заглядывает в блокнот к детективу Андерсон, а она диктует ему вполголоса:
– ТрЕ-ти-ру-ют! – Затем поворачивается ко мне: – Скажи, бывало ли, что кто-нибудь заговаривал с тобой и с Марией Фабиолой… м-м… недолжным образом?
Мне вспоминаются эксгибиционисты в парке. И тот взрослый мужчина, что подошел ко мне в очереди в «Уолгринс». Под мышкой у меня был новый альбом «Kinks», только что купленный в магазине грампластинок в Хайт, и он предложил выпить с ним кофе и обсудить эту группу. «Я еще не пью кофе», – ответила я и ушла.
– Честно говоря, не понимаю, о чем вы говорите, – отвечаю я сейчас.
– С кем-нибудь тебе бывало неприятно, неловко?
– Мне со всеми неловко, – отвечаю я. – С вами сейчас тоже.
Мужчины в комнате разом откидываются на спинки стульев, демонстрируя, что в беседе не участвуют. Теперь вопросы задает только детектив Андерсон.
– Твоя подруга исчезла, – говорит она. – Ее родители… ну, они просто с ума сходят. Плачут навзрыд. Представляешь, что бы почувствовали твои родители, если бы ты пропала неизвестно куда?
Я киваю, хотя представить такого не могу. Мама никогда не плачет.
– И сама Мария Фабиола – мы не знаем, где она и что с ней, но, может быть, она напугана до смерти. А ты, возможно, можешь нам помочь. Можешь помочь ей. Понимаю, вы больше не дружите: но, знаешь, в масштабе всей жизни несколько месяцев – это очень немного. Может быть, сейчас тебе кажется, что это очень важно: но, милая, станешь старше – и эти три месяца в ссоре будут вспоминаться тебе как одно мгновение: вот так! – И она прищелкивает языком, показывая, как пролетает мгновение.
Я смотрю на нее и молчу.
– Может быть, ты знаешь каких-то мужчин, да вообще кого угодно, кто проявлял к Марии Фабиоле интерес, выходящий за рамки нормального?
– Выходящий за рамки нормального? – повторяю я.