На гребнях волн

Я еду на велосипеде на пляж. Уже темнеет; море неспокойно, и волны с громким стаккато разбиваются о берег. Подхожу к мысу между двумя пляжами, думая, не перебежать ли на ту сторону, рассчитав время так, чтобы оказаться на соседнем пляже, прежде чем меня смоет или поглотит волна. Но вдруг мне становится страшно. Что, если Мария Фабиола действительно исчезла? Решаю не бежать, а перелезть через утес поверху. Поднимаюсь на вершину и, прежде чем спускаться на Бейкер-Бич, смотрю вниз. Сверху мне видна овальная темная тень: похоже на человека, присевшего на корточки.

– Мария Фабиола! – громко кричу я.

В ответ волны с грохотом бьются о камень.

Я торопливо спускаюсь вниз, на песок.

Здесь никого нет. То, что я приняла за человека, всего лишь большой валун.

Воздух на берегу влажный, соленый. По всему Бейкер-Бич горят костры – беспорядочно разбросанные огоньки, одни ярче, другие тусклее.

Вдруг перед глазами, словно комета, проносится белая вспышка. Лишь минуту спустя понимаю, что это мечется между кострами пьяная девушка в чем-то вроде белой ночной рубашки. Одеяло на плечах волочится за ней, как мантия свергнутой королевы. Она хватает чью-то бутылку, делает большой глоток, но компания у костра отгоняет ее, словно бродячую собачонку.

Холодный ветер бьет мне в лицо, влажный воздух заполняет ноздри. Вечер на пляже пахнет чем-то странно древесным, словно в густом лесу.

Девушка бежит, и одеяло развевается у нее за плечами, будто ковер-самолет. То и дело она оборачивается, как будто надеется, что одеяло вот-вот поднимет ее в воздух. Должно быть, думаю я, она мечтает сесть на ковер-самолет и улететь отсюда подальше.

Она бежит, спотыкаясь и теряя направление, оступается и падает на песок. Перекатывается на спину. Сперва мне кажется, что она смеется, но, когда подхожу ближе, понимаю: нет, плачет навзрыд.

Волосы, как водоросли, почти закрыли ей лицо. Сквозь волосы-водоросли смотрит на меня один огромный глаз. Она похожа на умирающую лошадь.

– Ю-ла-би… – говорит она. – Э-то-ты… – И смеется.

Это Джентл, сводная сестра Джулии.

– Давай помогу тебе встать, – говорю я. – Ты замерзла. Тебе надо пойти куда-нибудь в тепло и протрезветь. – И представляю, как она пьет кофе, а я хожу вокруг нее кругами.

– Я… не… про-па… про-пащ… – бормочет она.

Поднимается, натягивает одеяло на голову и, спотыкаясь, бредет по пляжу прочь – зигзагами, словно китайский дракон.

С пляжа я отправляюсь домой к Джулии. Надо сказать ее маме, что я видела на пляже Джентл и что она напилась.

Звоню в дверь – вижу, как отодвигается занавеска на окне, из-за нее выглядывает Джулия. Звоню еще раз. Наконец Кейт, мама Джулии, открывает дверь.

– Юлаби! – ласково говорит Кейт. – Что-то тебя давно не видно!

Я выдавливаю улыбку. Неужели она и вправду ничего не слышала?

– Ага, – говорю я. – Просто хотела вам сказать: я сейчас была на Бейкер-Бич и видела там Джентл.

Улыбка стирается с ее лица.

– Что? – говорит она. – Быть такого не может! Джентл нездоровится. Она сегодня отпросилась из школы и сейчас отдыхает у себя в комнате… – Я знаю, что комната Джентл на чердаке.

– Ну… – говорю я. – Не знаю, просто… я ее видела.

Кейт смотрит на меня, и глаза ее расширяются от ужаса.

– Подожди здесь, – приказывает она и легко взлетает вверх по лестнице.

Заглянув на кухню, я вижу, что Джулия ест мороженое прямо из упаковки.

– Как удобно! – говорит она. – Когда надо, со зрением у тебя все в порядке!

– Я подумала, что твоей маме лучше об этом знать, – говорю я.

– Кларк! – кричит сверху Кейт. – Кларк! Джентл сбежала! Ушла на этот чертов пляж!

– Спасибо, что испортила нам вечер, – говорит Джулия. – А теперь, может быть, пойдешь?

Я выхожу из дома и жду на тротуаре на случай, если Кейт и Кларк захотят что-то у меня узнать. Наконец открываются боковые ворота, оба выходят и садятся в темно-зеленую машину, припаркованную на улице. Мама Джулии опускает окно.

– Можешь идти домой, Юлаби, – говорит она. Я медлю, и она добавляет нетерпеливо: – Ну же, иди домой!

14

В кухонную дверь я проскальзываю уже после семи. Папа расхаживает взад-вперед, мама прибирается, у Свеи на лице лукавая улыбочка, означающая: «Ох, сейчас ей влетит!» Однако родители так рады, что я наконец появилась, что почти не сердятся, и это расстраивает Свею. Когда папа и мама обнимают меня, она бежит наверх, к себе, и хлопает дверью.

– Мы так волновались! – говорит папа.

Я жду, что мама его поправит – мол, вовсе не волновались, лишь слегка беспокоились; но она молчит.

За ужином – салат «айсберг» и спагетти – мы не говорим о Марии Фабиоле, словно боимся, что нас подслушает Судьба. Папа и мама не хотят обсуждать это при Свее, которая сидит с круглыми глазами. Ей не терпится завтра поделиться с подругами. Все они знают Марию Фабиолу, иногда ночуют там же, где ночевала она, – а теперь она пропала!

Затем драма переносится с кухни в кабинет, где папа после ужина включает новости.

– Грета! – зовет он маму, которая моет посуду вручную. Прежде чем поставить тарелки в посудомойку, тщательно смывает с них все остатки еды. – Грета!