На гребнях волн

Они уходят, а я лежу и смотрю вверх, в покосившийся полог, обдумывая эту поразительную новость: Мария Фабиола – наследница состояния, сколоченного на производстве сахара. Вспоминаю ее кладовку при кухне, куда мы устраивали набеги после школы или во время ночевок у нее дома. Сахар там, конечно, был – но не больше, чем в любом другом доме.

На следующее утро я просыпаюсь, когда мама уже ушла на работу. Папа настаивает, что сегодня отвезет в школу мою сестру. Хочет отвезти и меня, но я напоминаю, что сегодня начинаю работать. Соседка, что живет выше по улице, уехала из города, а меня наняла на время, пока ее не будет, забирать у нее с крыльца газету, чтобы возможные грабители не догадались, что ее нет. И это очень кстати! Мне не терпится узнать, что пишут в газетах про Марию Фабиолу, – но мы газет не выписываем и не покупаем, если только «Кроникл» (утренняя газета) или «Экзаминер» (вечерняя) не предлагают бесплатную подписку на шесть недель. У газет и журналов регулярно проходят такие акции. Редакция надеется, что люди привыкнут их читать и не станут отказываться от платной подписки. Но мои родители никогда не забывают отказаться.

– Почему она просто не приостановила подписку, пока не вернется? – спрашивает папа. – Зачем платить за газету, которую не читаешь? Да и тебе могла бы не платить, коль уж на то пошло.

– Она не доверяет газетчикам. Думает, они могут сообщить грабителям, что она уезжает.

– У всех свои безумные теории! – говорит папа, качая головой, и берет с вешалки блестящий черный рожок для обуви, чтобы надеть ботинки. По его реакции мне думается, что какие-то безумные теории есть и у него.

Я выхожу через парадную дверь за несколько минут до того, как папа и сестра покидают дом через черный ход. Наша улица, Эль-Камино-дель-Мар, сегодня кажется длиннее, подъем от океана круче. Дом у соседки самый обыкновенный. Насколько мне известно, ни фокусники, ни музыканты здесь не жили. Просто ничем не примечательный дом в Си-Клиффе. На мощеной дорожке, ведущей к крыльцу, лежит «Кроникл», перехваченный тонкой красно-розовой резинкой. Она пересекает фотографию Марии Фабиолы.

Резинку я снимаю и цепляю себе на запястье, а затем разворачиваю газету. Фото Марии Фабиолы мне знакомо. Это на прошлом ее дне рождения, когда мы ходили на роликовый каток, тот, где везде плакаты с Брук Шилдс в джинсах от Кельвина Кляйна. Фотографировались вместе, я стояла справа – но меня, разумеется, вырезали. Заголовок гласит: «Загадочное исчезновение наследницы». Начинается история с ожидаемых эпитетов: «элитная» школа, «фешенебельный» район. Но дальше выбор прилагательных становится интереснее. Марию Фабиолу журналист характеризует как «лучшую ученицу в классе», «увлеченную балетом». Вряд ли Мария Фабиола согласилась бы считаться «лучшей ученицей» – а вот «увлеченность балетом» ей бы понравилась.

За спиной автомобильный гудок. В первый миг мне приходит мысль, что это приехал за мной тот человек в винтажной белой машине. Но это папа. На заднем сиденье – Свея со своей мрачной подружкой, а он жестом приглашает меня на переднее. Я сую газету в рюкзак и запрыгиваю в машину.

– Подумал, что и тебе сегодня не помешают услуги водителя, – говорит папа.

Когда мы подъезжаем к школе, становится ясно, что всех сегодня привезли сюда родители. Некоторых – личный родительский шофер. Но никого не отпустили в школу пешком или на автобусе.

Вся школа гудит, все взбудоражены и держатся как на сцене. Учителя спрашивают меня: «Как ты? Держишься?» – и не слушают ответа. Я оттягиваю резинку и щелкаю себя по запястью: это напоминает мне, что надо сохранять серьезный, даже скорбный вид. На самом деле я ни на секунду не верю, что с Марией Фабиолой случилось что-то плохое. Все это спектакль, чтобы привлечь внимание.

В обеденный перерыв я иду в кабинет мистера Лондона. Дверь приоткрыта и подперта большим словарем, но я все равно стучу.

– Входите! – кричит мистер Лондон. Он сидит за столом и читает, кажется, чье-то сочинение.

– А, это ты, – говорит, увидев меня, и вид у него разочарованный. Может быть, надеялся, что это журналисты.

– Вы проверяете работы? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он и театрально откладывает бумаги в сторону. – Это сочинение Марии Фабиолы по «1984». Я его просматривал, пытался найти какое-то… какой-то ключ к разгадке.

В самом деле ждал журналистов. Быть может, уже несколько часов сидит тут, притворяясь, что читает сочинение, в надежде, что кто-нибудь его за этим застанет и поразится.

Он отодвигает бумагу, и я вижу сверху листа оценку: «5+». В жизни своей Мария Фабиола не получала выше четверки с плюсом, и то по физкультуре.

– Я хотела попросить у вас еще какую-нибудь книгу для внеклассного чтения, – говорю я.

– Что, вернулась за Сэлинджером?

– Нет, – отвечаю я. – Если можно, что-нибудь зарубежное. Надоела Америка.

Мистер Лондон поворачивается к книжной полке. На ней пустое место, зияющее, словно недостающий палец на руке. Интересно, что за книга там стояла? Мистер Лондон пробегает пальцами по корешкам.