На гребнях волн

– Знаете, – говорит Шелли Стайн, выпрямляясь, – не так давно в этом районе пропал мальчик. Может быть, вы видели его фотографии на пакетах с молоком.

– Мальчика там не было, – отвечает Мария Фабиола.

– А другие девочки были? – продолжает спрашивать Шелли. – Может быть, Джентл Гордон?

– С чего ей там быть? – спрашиваю я.

Шелли Стайн поворачивается ко мне и говорит:

– Она вчера не вернулась домой.

– Ох, Юлаби, помнишь, ты мне говорила, что слышала, как в соседней комнате этот мужик в крашеной рубашке разговаривал с какой-то девушкой? – восклицает, повернувшись ко мне, Мария Фабиола. И сигналит глазами: мол, подхватывай.

Но вместо ответа я спрашиваю у Шелли Стайн, где видели Джентл в последний раз.

– Об этом вам лучше спросить у полицейских. Я сейчас не готова обсуждать дело Джентл.

– Ладно, – говорит Мария Фабиола. – Подождем. А где полицейские?

– Вот-вот подъедут, – отвечает Шелли Стайн. – А пока давайте убедимся, что я все правильно поняла. Значит, похититель был один, мужчина, ходил все время в одной и той же крашеной вручную рубашке. Какого цвета была рубашка?

– В красную, синюю и белую полоску, – отвечает Мария Фабиола. – Очень патриотично.

– Ясно, – отвечает Шелли Стайн. И ничего не записывает.

Теперь я плаваю в холодном поту. Мне очень холодно. Наверное, не смогу сказать больше ни слова. Взгляд Шелли Стайн ее выдает. Она поняла, что мы врем. Теперь она просто развлекается – а значит, меня выгонят из «Спрэгг», выгонят нас обеих. И никаких больше частных школ. Придется, наверное, перейти в старшую школу Улисса С. Гранта. Я представляю ее себе. Огромное здание, учеников, наверное, тысяча. Никакой формы. И Джентл в своих клешах.

– Итак, – говорит Шелли Стайн. – А что вы думаете о мотивах этого одинокого похитителя в патриотических красно-бело-синих цветах, который запер вас в викторианском доме, кормил салатом и заставлял читать гороскопы? Как считаете, зачем он вас похитил?

– Ну… мы ведь как бы самые гламурные цветы этого города, – говорит Мария Фабиола. – Тепличные цветы.

– То есть вас надо держать в теплице? – уточняет Шелли Стайн.

– Ну, не знаю, – мнется Мария Фабиола, – вам лучше знать, ведь это вы разбираетесь в садоводстве. Не то чтобы нас надо держать в теплице – я не это хотела сказать…

– А что ты хотела сказать? – спрашивает Шелли Стайн. Вдруг становится видно, что она очень устала.

– Что мы самые интересные в городе, – отвечает Мария Фабиола. – Гламурные и загадочные. Интригующие для внешнего мира.

– Для внешнего мира? – переспрашивает Шелли Стайн. – О чем это ты? Внешний мир – это Индия? Франция?

– Нет, – отвечает Мария Фабиола. – Остальной Сан-Франциско.

– Ясно, – отвечает Шелли Стайн. – Что ж, мне пора, если хочу…

– А когда выйдет статья? – спрашивает Мария Фабиола.

– Не могу сказать точно, – отвечает Шелли Стайн, убирая ручку и блокнот.

– Может быть, я лучше напишу обо всем, что с нами случилось, и отдам вам? – говорит Мария Фабиола. – Мысли путаются, ничего не могу сообразить!

Я смотрю на нее – а потом смотрю еще раз, с изумлением: она по-настоящему плачет!

– Вчера, когда мы с Юлаби сравнивали свои истории, они звучали одинаково, и теперь мне так стыдно, что не могу все припомнить!

Шелли Стайн роется в сумочке и протягивает Марии Фабиоле пачку салфеток.

– Да, конечно, – отвечает она. – Можешь отдать свое сочинение мистеру Мейкпису, а он передаст мне.

Едва Шелли Стайн уходит, Мария Фабиола вскакивает, чтобы закрыть за ней дверь. Слезы мгновенно высыхают.

– От тебя никакого толку! – шипит она.

– Я забыла, какую версию мы выбрали, – отвечаю я. – А потом, когда она сказала, что Джентл тоже пропала, я совсем растерялась.

– Только это нас и спасет! – уверенно говорит Мария Фабиола. – Три исчезновения надежнее, чем два, ясно?

– А ты о ней не беспокоишься? – спрашиваю я.

– О Джентл? – отвечает она. – Нет, конечно. Она же хиппи. Пропащая – так и говорится. Такие люди и живут для того, чтобы пропасть. А беспокоюсь я о тебе! Мне нужно знать, можно ли на тебя положиться. Такими темпами мы на первую страницу не попадем! Когда приедет полиция, ты уж, пожалуйста, соберись. Сама ничего не рассказывай – ясно, что не сумеешь: но хоть поддакивай всему, что я говорю! Просто поддержи меня! Это-то сможешь?

Тут в кабинет входит мистер Мейкпис.

– Ну, как все прошло?

– Ужасно! – отвечает Мария Фабиола, и из глаз ее мгновенно начинают литься слезы. – Так больно, так невыносимо снова все это вспоминать!

– Вот твои салфетки, – говорю я и пододвигаю пачку к ней.

30

Миссис Патель разводит нас по классам и всю обратную дорогу болтает без умолку. Это большое облегчение: мне нужно отдохнуть от Марии Фабиолы и ее махинаций. Сейчас у меня французский, а Мария Фабиола идет на испанский. На французском мадемуазель рассказывает нам, что в Тулузе в ресторане никогда не подадут салат, листья которого приходится резать ножом.

– Такой салат – для лошадей, – говорит она.

Мадемуазель молодая, выглядит шикарно, всегда ходит с шарфом вокруг шеи – мы подозреваем, что прячет засосы от любовника.