Читаем На гребнях волн полностью

Ноги сами несут меня вниз по склону. Я пробегаю мимо дома, где жил музыкант из «Джефферсон Старшип», где качались над океаном качели, поставленные им для дочери, – но нет больше «Джефферсон Старшип», и качелей тоже нет. Бегу мимо дома, где каждый Хеллоуин нам раздают большие батончики «Херши», и мимо дома, где жил Великий Картер, а теперь его снимает президент какого-то банка. Мимо дома, где живет одна наша одноклассница: у нее как-то раз загорелись волосы, когда она тушила свечки на деньрожденном торте. Мимо дома с башенкой, откуда я одно время забирала газеты. Мимо дома, где хозяйка ездит на кресле-коляске – а что с ней случилось, мы так и не знаем. Мимо моего собственного дома – вот он, справа, такой маленький на фоне прочих. Отворачиваюсь от него и бегу дальше.

Мимо пальм, мимо садовников с их граблями и ревущими листодувками. Обливаясь потом, дрожа от холодного тумана – бегу на Чайна-Бич. По-лошадиному цокая подошвами, сбегаю вниз по девяноста трем ступеням. В это пасмурное утро пляж пуст. Оказавшись на песке, сбрасываю туфли и гольфы. Бегу к кромке воды, и холодный океан лижет мне ноги. Чувствую, что лицо у меня мокрое – от тумана, от пота, от слез. Я стою там, на краю океана, и слушаю его шумное дыхание. А потом океан отступает – и уносит с собой все из моего детства: и фарфоровых кукол, и балетные пуанты, и билеты на концерт, сложенные буквой V, и все мои маленькие драгоценности. И длинные-длинные качели.

2019

Нам уже под пятьдесят, и улицы Си-Клиффа больше не принадлежат нам. Дома, огибающие залив, относятся к новому Сан-Франциско – городу высоких технологий и заграничных покупателей, что, как рассказывают у нас, покупают дома, не посмотрев, и платят наличными. Таблички «ПРОДАЕТСЯ» быстро исчезают, но шторы по-прежнему задернуты, и подъезды к домам пусты. Поколение наших родителей жалуется, что из-за этих новых богачей наш район не узнать; мы, вместе со всем прочим миром, только закатываем глаза.

Венчурные капиталисты овладели Пасифик-Хайтс. Молодые программисты заселили Хейес-Вэлли, Мишн-Бэй и Потреро-Хилл – районы, ближайшие к шоссе, из которых легко добраться до Кремниевой долины. Но директора и владельцы компаний живут в Си-Клиффе, где по-прежнему тихо, и ничто не заслоняет вид на Золотые Ворота. Си-Клифф – для уединения, для тех, кто хочет скрыться от чужих глаз. Разумеется, теперь район превратился в крепость: повсюду стальные ворота и камеры.

Но кухни здесь слишком маленькие. Первооткрыватели Кремниевой Долины хотят кухни побольше, потолки повыше, хотят шкафы и окна во всю стену, и в их новых домах в Си-Клиффе идет нескончаемый ремонт. С крыши до фундамента дома закатаны в белый пластик – быть может, чтобы скрыть расположение потайных выходов и убежищ? – и бесконечный визг дрелей и стук молотков гонит рев сирен, и рокот прибоя, и прочие звуки нашего детства.

Дома в Си-Клиффе больше не принадлежат нашим родителям: родители умерли или, смирившись, нашли себе жилье поскромнее. И сами мы больше здесь не живем. Никто из нас, выросших здесь, да и почти в любом другом районе Сан-Франциско, больше не может себе позволить жить там, где вырос, да обычно и не хочет.

Исчезновения девочек в Си-Клиффе вошли в местные предания. Тому, что происходило тогда, газеты присвоили название «Пропавшие из Си-Клиффа», и этот броский ярлык прижился. До эпохи интернета мне удавалось по большей части оставаться анонимной: встретив меня, очень немногие понимали, что я и есть одна из тех пропавших девочек. Из «Спрэгг» меня выставили, и я поступила в старшую школу Гранта, где училась Джентл. Порой на перемене казалось, что она проходит мимо – и я бросалась за ней следом, но, разумеется, это всякий раз оказывалась не она. В «Гранте» я нашла новых друзей, спокойных и надежных, и четыре года там протекли незаметно. В университете Санта-Крус открыла для себя Фернандо Пессоа и пошла на португальское отделение. Еще одна отговорка, чтобы не учить шведский, говорила мама. Может, она и была права.

Замуж я вышла рано (он был мой ровесник, третьекурсник из Сан-Диего), и уже в медовый месяц мы оба поняли, что сделали это зря. Несколько месяцев планировали скромную свадьбу в съемной берлоге к северу от Сан-Франциско. Но, стоило разъехаться родным и друзьям, мы скоро обнаружили, что говорить нам не о чем. День за днем обедали и ужинали за одним и тем же шатким столиком в одной и той же панельной квартирке с видом на океан. Всего за несколько дней превратились в одну из тех пар, что сидят друг напротив друга и молча жуют. И обоим быстро надоело слушать, как жует другой.

После развода мне было стыдно. Такой же стыд я чувствовала за события последнего года в «Спрэгг»: фальшивое исчезновение, исключение из школы. Сколько ошибок совершила – да еще и у всех на глазах! География Калифорнии оказалась так тесно сплетена с моим прошлым, так густо испещрена моими помарками, что я решила бежать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные хиты: Коллекция

Время свинга
Время свинга

Делает ли происхождение человека от рождения ущербным, уменьшая его шансы на личное счастье? Этот вопрос в центре романа Зэди Смит, одного из самых известных британских писателей нового поколения.«Время свинга» — история личного краха, описанная выпукло, талантливо, с полным пониманием законов общества и тонкостей человеческой психологии. Героиня романа, проницательная, рефлексирующая, образованная девушка, спасаясь от скрытого расизма и неблагополучной жизни, разрывает с домом и бежит в мир поп-культуры, загоняя себя в ловушку, о существовании которой она даже не догадывается.Смит тем самым говорит: в мире не на что положиться, даже семья и близкие не дают опоры. Человек остается один с самим собой, и, какой бы он выбор ни сделал, это не принесет счастья и удовлетворения. За меланхоличным письмом автора кроется бездна отчаяния.

Зэди Смит

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза