На гребнях волн

В конечном счете с Марией Фабиолой меня сталкивает работа. Инес, мою свекровь, приглашают выступить на литературном фестивале на острове Капри. Ее издатель связывается со мной и просит перевести ее речь для англоязычной части слушателей. К тому же Инес уже под восемьдесят, она вдова и не любит путешествовать в одиночку.

Издатель Инес высылает мне все подробности мероприятия, в том числе и ссылку на отель, где разместят гостей. Добрых полчаса я в восторге разглядываю фотографии. Никогда еще я не была на Капри – и никогда не жила в такой роскоши! Встречаемся мы в Неаполе, ночуем в отеле с видом на Везувий. Волосы у Инес длиннее, чем год назад, когда я видела ее в последний раз, глаза как будто выцвели, тело стало легче и суше – но походка все такая же решительная: Инес высоко поднимает колени и твердо ставит ногу наземь, словно идет на снегоступах. Мы с ней сидим на крыше отеля, любуемся Везувием. Инес говорит, что пишет сейчас новый роман – о немолодой женщине, полюбившей молодого мужчину.

– Você vai traduzir esse livro?[6] – спрашивает она.

Я отвечаю: разумеется, переведу. Иногда мне думается, что следующая ее книга станет последней, а иногда – что она будет жить вечно. Она крепкий орешек, моя Инес. Ни пяди не уступает дряхлости и смерти.

На следующее утро мы садимся на паром, отплывающий на Капри. Час дороги – и вот перед нами одетые зеленью холмы. На машине для гольфа мы поднимаемся по крутому холму, а дальше, до Анакапри, нужно идти пешком – автомобили здесь под запретом. Мы идем по широкой аллее, с обеих сторон охваченной буйством розовых бугенвиллий, и легкий ветерок дышит нам в лицо. Отовсюду доносится птичий щебет, хоть самих птиц не видно. Проходим мимо афиши сегодняшних мероприятий, где рекламируется вечернее выступление Инес. Я фотографирую ее на фоне афиши и отсылаю фото Лукасу.

Мероприятие Инес проходит под открытым небом, на площадке перед отелем. Стулья расставлены так, чтобы слушатели видели не только Инес, но и синее-синее море. Я сажусь сбоку и перевожу ее речь на английский для тех, кто сидит в наушниках. Я горжусь Инес, а вот своей работой сегодня не горжусь. Устный перевод – совсем не то, что письменный. Обычно у меня есть время подумать над текстом, выбрать верное слово, точнее и полнее всего передающее смысл. Но сегодня переводить приходится быстро и, боюсь, я не отдаю должное поэзии ее речи. Впрочем, кажется, этого никто не замечает.

Она подписывает книги (всегда подписывает одинаково: «С любовью, Инес»), а потом мы идем ужинать во внутренний дворик отеля. Здесь уже накрыт шведский стол и зажжены свечи. Я сажусь за соседний круглый столик, чтобы Инес могла без помех поговорить со своими читателями. Напротив меня сидит мальчуган примерно в возрасте Габриэля и сосредоточенно ест пасту: он весь перемазался томатным соком, и, глядя на него, я вдруг остро ощущаю, как скучаю по сыну. После ужина сопровождаю Инес к ней в номер. За окном теплый вечер, напоенный ароматом цветущих апельсиновых деревьев. На столе у Инес шоколадный торт – презент от отеля.

Возвращаясь через сад к себе в номер, я слышу женский смех. Он доносится из маленького внутреннего дворика, какие прилегают здесь к самым большим и дорогим номерам. Мне вспоминается Мария Фабиола, ее переливчатый смех. Подхожу ближе, прислушиваюсь: но смеха больше не слышно, все заглушает голос певицы-итальянки, развлекающей гостей у бассейна. Сегодня у нее аншлаг – ее слушают целых трое гостей.

Войдя к себе, ложусь в постель и накрываю голову подушкой, чтобы шум не мешал спать. Просыпаюсь поздно, пропустив завтрак. В десять утра в дверь стучит Инес. В свою вместительную сумку она спрятала пару йогуртов и несколько фруктов и принесла мне. Я спрашиваю, какие у нее планы на сегодня; она отвечает, что хочет сходить в Сан-Микеле, посмотреть, где жил один известный шведский врач, вместе с человеком, с которым вчера ужинала. Он, мол, изучает португальский, а она поможет ему попрактиковаться в разговорном языке.

– Мне, знаешь ли, сейчас полезно общаться с молодежью. Для книги, – добавляет она и подмигивает. Но подмигивать одним глазом Инес не умеет – и мигает обоими, так, словно загадывает желание.

Я решаю пару часов поплавать и позагорать, так что отправляюсь на зеленую лужайку возле бассейна и разыскиваю там свободный шезлонг. Устроившись, смотрю, как двое служителей в белых шортах и белых рубашках прилаживают зонт над итальянкой лет семидесяти в блестящем золотистом купальнике. А она командует: правее, нет, теперь левее. Мой купальник, цельный и бледно-розовый – когда я собирала вещи, он казался мне данью памяти Феллини, – на таком фоне смотрится вполне пристойно и даже элегантно.