Читаем На гребнях волн полностью

Слишком жарко, чтобы читать. Повалявшись минут десять, откладываю книгу и пробираюсь к бассейну. Стоя на краю и держась за перила, вижу, как с другой стороны выходит из воды женщина с длинными волосами. На ней черный бикини; сама она тоненькая, но груди словно пара воздушных шаров. На бортике ждет служитель: он, кажется, счастлив обернуть ее огромным белым полотенцем. Она поворачивается, идет в мою сторону, и тут я думаю: «Мария Фабиола!» И тут же: «Нет, не может быть!»

Должно быть, ощутив на себе взгляд еще одной пары глаз, она оборачивается ко мне. Узнает. Короткая многозначительная запинка – а затем ее губы растягиваются в улыбке.

– Привет, Юлаби! – окликает она меня.

Она от меня футах в пятнадцати. На лице заметен возраст, но оно все еще прекрасно.

Я бегу к ней. Жду, что мы обнимемся, но вместо этого она берет меня за плечи и целует в обе щеки. Трудно сказать, приветственный это поцелуй или прощальный. Этот жест меня бесит. Больше трех десятилетий мы ничего не слышали друг о друге – а теперь она встречает меня, словно надоедливую приятельницу, которая и на отдыхе не дает ей покоя!

– Идем туда, ко мне, – говорит она. – Там есть свободный шезлонг. Я как раз жду мужа. – Эти слова подчеркивает голосом – то ли демонстрируя, что я интересна ей лишь на несколько минут, пока не появился муж, то ли намекая, что ее муж вечно опаздывает. Не знаю.

Нагретая плитка обжигает ноги, и Мария Фабиола, должно быть, это замечает.

– Надо бы тебе обзавестись сандалиями, – говорит она самым естественным тоном. Словно после этих трех десятков лет нам и поговорить не о чем, кроме как о покупке обуви.

– А… у меня есть. Просто сейчас не взяла… – бормочу я, чувствуя себя дурой.

Мы опускаемся на шезлонги, стоящие рядом. Они идеально укрыты от солнца, но все же к нам подбегают служители, чтобы поправить зонт.

– Grazie[7], – с улыбкой говорит Мария Фабиола.

Ей почти пятьдесят, но ее улыбка – все еще драгоценная награда. Это читается на лицах этих парней.

– Grazie, – повторяю я. На меня они не смотрят.

– Пожалуй, наша встреча стоит двух бокалов просекко, – говорит она и, обращаясь к служителям по-итальянски, заказывает шампанское.

– Не могу поверить, что мы с тобой в одном отеле! – говорю я.

– Ну, это же лучший отель на Капри, – отвечает она, устремив взгляд на далекое лазурное море.

– А где ты теперь живешь? – спрашиваю я как бы невзначай.

Как будто мы с бывшими одноклассницами не проводим часы, строя самые безумные гипотезы о том, какой экзотический край стал для Марии Фабиолы домом. Жду, что она назовет Барселону, или Рим, или какое-нибудь совершенно неизвестное мне место – такое, где нет шансов столкнуться с ней на улице.

– Мы живем в Лексингтоне, – отвечает она, и я едва не ахаю вслух. – У моего мужа бизнес в Кентукки, так что мы там уже много лет. А ты?

– В Сан-Франциско, – отвечаю я.

– Так и не уехала? – спрашивает она, бросая на меня неодобрительный взгляд, не в глаза, а повыше.

– Я много лет прожила в Лиссабоне. Там вышла замуж, там родился мой сын. Но после кончины мамы… в общем, решила, что лучше переехать поближе к папе.

О смерти моей матери она ничего не говорит.

– И чем занимается твой муж в Сан-Франциско? – спрашивает она.

– Он футбольный тренер в старшей школе, – отвечаю я.

– М-м… волонтер?

– Нет, это его работа. В новой школе в Пресидио.

Она спрашивает о школе, а я рассказываю и об этом, и о том, как изменился Сан-Франциско. Мы ведем светскую беседу – очень уж светскую. Словно соседи в самолете, которые перекидываются несколькими репликами, затем надевают наушники и не обращают друг на друга внимания до конца полета.

Появляется служитель, уже другой, с двумя бокалами просекко на подносе. На фигуру Марии Фабиолы он откровенно пялится.

– За встречу, – говорит она и звенит бокалом о мой бокал.

– За встречу, – отвечаю я.

Она выпивает половину бокала одним глотком.

– А с кем-нибудь из «Спрэгг» ты видишься?

– Да, со многими.

– Правда? Ну расскажи, кто там как!

Я рассказываю о Джулии, о ее доме в Тайбероне, о практичных туфлях и водолазках. Рассказываю о Фейт – о том, что ее дочери ходят в «Спрэгг» и как она любит нашу школу.

Но Фейт и Джулия Марию Фабиолу, похоже, совсем не интересуют. Вместо этого, к моему удивлению, она спрашивает о Милле, девочке, с которой мы никогда не дружили. Теперь она владелица галереи.

– О, с ней просто безумная история! – говорю я.

– Рассказывай, – велит Мария Фабиола и откидывается на спинку шезлонга.

На миг я словно забываю о времени и месте: я снова школьница, снова на Чайна-Бич, сплетничаю с лучшей подругой.

– Милла наняла эту женщину и повсюду таскает ее за собой.

– Что за женщина? – спрашивает Мария Фабиола.

– Что-то вроде постоянной советчицы, – отвечаю я. – Милла называет ее «моя Интуиция».

– Как-как?

– Милла больше не доверяет своей интуиции, – объясняю я, – и наняла эту женщину, чтобы она работала ее интуицией. Всюду берет ее с собой, обо всем советуется и без нее не принимает никаких серьезных решений.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные хиты: Коллекция

Время свинга
Время свинга

Делает ли происхождение человека от рождения ущербным, уменьшая его шансы на личное счастье? Этот вопрос в центре романа Зэди Смит, одного из самых известных британских писателей нового поколения.«Время свинга» — история личного краха, описанная выпукло, талантливо, с полным пониманием законов общества и тонкостей человеческой психологии. Героиня романа, проницательная, рефлексирующая, образованная девушка, спасаясь от скрытого расизма и неблагополучной жизни, разрывает с домом и бежит в мир поп-культуры, загоняя себя в ловушку, о существовании которой она даже не догадывается.Смит тем самым говорит: в мире не на что положиться, даже семья и близкие не дают опоры. Человек остается один с самим собой, и, какой бы он выбор ни сделал, это не принесет счастья и удовлетворения. За меланхоличным письмом автора кроется бездна отчаяния.

Зэди Смит

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза