На игле

— Никаких проблем, чувак… зато слезу с ширева, а с гашишем в Саутоне полный ништяк. Десять месяцев — это фигня… — говорит он мне на прощание, и откормленный легавый уводит его из зала.

В вестибюле перед залом заседаний меня заключает в объятия мама. Она выглядит очень плохо, у неё под глазами круги.

— Ах, мальчик мой, мальчик, — причитает она, — что я могу для тебя сделать?

— Тупой ублюдок! Это дерьмо рано или поздно тебя убьёт, — качает головой мой братец Билли.

Сейчас я кое-что скажу этому уёбку. Никто его не просил сюда приходить, и никто не собирается выслушивать его тупые высказывания. Но не успел я ничего сказать, как передо мной нарисовался Фрэнк Бегби.

— Рента! Отлично сыграл, герой! Разгромил их в пух и прах! Жаль Кочерыжку, но он отделался легче, чем мы ожидали. Десять месяцев ему мотать не придётся. Выйдет через шесть за хорошее поведение, а то и быстрее.

Кайфолом, прикинутый под рекламного агента, кладет руку моей маме на плечо и изображает змеиную улыбку.

— Такое дело нельзя, блин, не обмыть.

— «У дьякона»? — предлагает Бегби.

Я не имею ничего против. Ширево для меня исключается, так почему бы не нажраться, если больше ничего не в жизни не осталось?

— Если бы ты знал, как мы с отцом переживали… — Мама пристально смотрит на меня.

— Тупой засранец! — усмехается Билли. — Надо же придумать — тырить книги из магазинов.

Ну всё, этот мудак достал меня всерьёз!

— Я делаю это вот уже шесть лет, мать твою так! У мамы и у меня дома лежит этих ёбаных книг на пять косарей. Ты что думаешь, я их за деньги покупал? Да я пять косарей на этом деле, блядь, сэкономил!

— О, Марк! Но ведь это же неправда! Неужели все эти книги… — На маму просто тяжело смотреть.

— Я больше не буду, мама. Я же поклялся: как только в первый раз поймают, так и завяжу. И вот я прокололся. Теперь к прошлому возврата нет. Финита ля комедия. Конец фильма. — Я сказал это абсолютно серьёзно.

Мама заметила это тоже и поэтому быстро сменила пластинку:

— И перестань сквернословить. Тебя это тоже касается, — добавила она, обращаясь к Билли. — Не знаю, где вы этого набрались, дома у нас никто так не выражался.

Билли нахмурил лоб и с сомнением посмотрел на меня, я ответил ему тем же. Редкий случай братского взаимопонимания между нами.

Нажрались мы стремительно. Мама привела в смущение меня и Билли, начав распространяться насчет своих месячных. Только потому, что ей уже сорок семь, а у неё всё ещё месячные, она возомнила, что это всем на свете интересно.

— Я просто истекаю. Тампоны мне не помогают. Это всё равно что пытаться заткнуть брешь в плотине номером «Ивнинг ньюз», — с громким смехом говорила она и кокетливо откидывала голову назад этим отвратительным блядским жестом, который я знал так хорошо.

Жест этот у неё следовало понимать как «что-то я перебрала „Карлсберг спешиал“ в Лейтском клубе докеров». Я понял, что мама начала пить сегодня уже с утра, причем возможно, что без валиума дело тоже не обошлось.

— Перестань, мама, — говорю я.

— Неужели ты стыдишься своей старой матери, а? — Она ущипывает меня за тонкую щеку большим и указательным пальцами. — Я просто радуюсь, что они не посадили моего маленького мальчика за решетку. Не нравится, что я тебя так называю? Но для меня вы оба всегда останетесь маленькими мальчиками, Помнишь ещё, как я пела тебе твою любимую песенку, когда возила тебя в колясочке?

Я сжимаю зубы покрепче, в горле у меня пересыхает, и кровь ударяет в голову. Ни хуя я не помню, разумеется.

— Маминой крошке хлеба дам немножко, маминой крошке дам я пирога… — напевает она фальшиво.

Кайфолом радостно подхватывает. Я. в этот момент жалею, что не очутился за решеткой вместо бедняги Кочерыжки,

— Мамина крошка не хочет пива кружку? — спрашивает Бегби.

— А, вы тут ещё поёте? Вы тут ещё поёте, гнусные ублюдки! — Это кричит зашедшая в паб мама Кочерыжки.

— Нам очень жалко Дэнни, миссис Мерфи… — начинаю я.

— Жалко! Вам его жалко! Да если бы не ты и не вся эта твоя свора, Дэнни сегодня не сидел бы в этой ёбаной тюрьме.

— Коллин, солнышко, успокойся. Я понимаю тебя, но это несправедливо, — встаёт ей навстречу мама.

— Несправедливо? Это всё он! — И она злобно тыкает пальцем в мою сторону. — Это он подсадил моего Дэнни на эту пакость. Ещё стоял там, в суде, красивые речи говорил. Это всё он и вот эта парочка.

К моему большому облегчению, Кайфолом и Бегби оказались все же включены в список ненавистных объектов.

Кайфолом ничего не ответил, но встал со стула с выражением на лице, которое следовало понимать, как «никогда в моей жизни я не подвергался подобным оскорблениям», а затем с печальным видом снисходительно покачал головой.

— Это полная хуйня! — вдруг свирепо рявкнул Бегби.

Для этого ублюдка ни одна корова не была священной, даже старая корова из Лейта, единственного теленка которой только что упекли в тюрягу.

— Я в жизни не прикасался к этому дерьму и всегда говорил Ренте и Коче… Марку и Дэнни, что они законченные мудаки, раз принимают его! Кайфо… Лоример уже хуй знает сколько месяцев назад слез с этого дела.