На игле

Бегби встал, сжигаемый изнутри благородным негодованием. Он ударил себя кулаком в грудь — очевидно, чтобы не ударить миссис Мерфи, — и проорал ей прямо в лицо:

— Я, БЛЯДЬ, ПЫТАЛСЯ, КАК ПОСЛЕДНИЙ ДОЛБОЁБ, ЗАСТАВИТЬ ЕГО БРОСИТЬ ЭТО ДЕЛО!

Миссис Мерфи повернулась и выбежала из паба. Выражение на её лице читалось недвусмысленно: оно означало полное поражение. Сын не только сидел в тюрьме — он оказался совсем не таким, каким она его считала. Я пожалел женщину и ещё больше возненавидел Франко.

— Да, она, конечно, дурочка набитая, эта Коллин, — сказала моя ма задумчиво, — впрочем, мне её всё равно жалко. Её мальчик отправился за решётку.

Она посмотрела на меня и покачала головой:

— Что ни говори, без друзей ты бы пропал. Как твой малыш, Фрэнк? — повернулась она к Бегби.

Мне страшно подумать о том, как моя мама легко попадается на удочку к таким парням, как Бегби.

— Ништяк, миссис Рентой. Набирает вес понемногу.

— Можешь звать меня Кэти. Какая там «миссис Рентон»! Когда меня так называют, я чувствую себя ужасно старой!

— И это верно, — прокомментировал я, но она полностью проигнорировала меня, и никто не засмеялся, даже Билли.

Разумеется, Бегби и Кайфолом тут же посмотрели на меня словно два недовольных дядюшки на наглого сопляка, которого они бы с удовольствием выпороли. Видно было, что меня низвели примерно на один уровень с младенцем Бегби.

— У тебя ведь паренёк, верно, Фрэнк? — спрашивает мама собрата по родительской доле.

— Ага, паренёк. Я как-то говорю Джу: «Слушай, Джу, — говорю, — если будет девка, то может отправляться обратно, откуда вылезла».

Я тут же представляю себе эту Джу с серой, как овсяная каша, кожей и телом, с которого свисает лишняя плоть. На лице у неё застыло непроницаемое мёртвое выражение — не улыбка, не гримаса. Она постоянно принимает валиум, чтобы не вздрагивать, когда младенец разражается очередной серией пронзительных воплей. Впрочем, она будет любить ребёнка в той же степени, в которой Фрэнк будет к нему безразличен. Это будет удушающая, всепрощающая, не задающая вопросов любовь, в результате чего из крошки вырастет со временем такой же подонок, как и его отец. Имя этого ребёнка было занесено в списки Её Королевского Величества Саутонской тюрьмы, ещё когда он находился в утробе своей матери Джуи, точно так же, как эмбрион какого-нибудь богатого ублюдка заранее обречён на учёбу в Итоне. А пока этот процесс будет идти своим чередом, папаша Франко будет заниматься тем же, чем он занимался всегда, — бухать.

— А я скоро стану бабушкой! Боже, трудно в это поверить. — И мама смотрит на Билли с гордостью и любовью.

Тот в ответ самодовольно улыбается. С тех пор как Билли насадил на свою палку эту штучку Шэрон, он стал любимчиком мамочки и папочки. Сразу как-то забылось, что за этим мудаком мусора являлись в наш дом гораздо чаще, чем за мной, мне по крайней мере хватало приличия не срать там, где живёшь. Но всё это теперь ни хера не значит. Только потому, что он снова записался в говённую армию — на этот раз на шесть лет! — и обрюхатил какую-то подстилку. На месте мамы и папы я бы спросил этого пидора, как он до жизни такой докатился, но они только гордо улыбаются — и все тут!

— Если это девка, Билли, то пусть отправляется обратно, откуда вылехта, — повторяет Бегби — на этот раз заплетающимся языком.

Бухло берёт своё. Ещё один пидор, который никогда не остановится сам.

— Отменно сказано, Франко! — Кайфолом хлопает Бегби по плечу, вдохновляя долбоёба ещё на пару-другую тупых шуточек, на которые он такой мастак.

Вообще-то мы коллекционируем все его самые глупые, женоненавистнические и злобные высказывания для того, чтобы изображать Бегби в его отсутствие. Делая это, мы сгибаемся пополам от конвульсивного смеха. Это опасная игра: стоит только подумать, как он отреагирует, если узнает. Кайфолом обнаглел настолько, что уже даже строит рожи у него за спиной. В один прекрасный день или я, или он (или оба мы вместе) зайдем слишком далеко, и он припечатает нас кулаком или бутылкой или «воспитает бейсбольной битой» (одно из излюбленных высказываний Бегби).

Мы едем на такси в Лейт. Бегби всю дорогу ворчит на предмет «диковинных цен», а затем произносит бредовую речь, восхваляющую Лейт в качестве центра досуга и увеселений. Билли соглашался; ему больше всего хотелось очутиться поближе к дому, поскольку, по его мнению, его беременная курочка отнесется благожелательнее к контрольному телефонному звонку, если тот будет произведён из местного паба.

Кайфолом с удовольствием бы сказал всё, что он думает по поводу Лейта, не опереди я его. Тогда этот ублюдок с наслаждением начал торговаться с таксистом. Мы зашли в паб «Зе Фит» в самом начале Лейт-уок. Паб этот мне абсолютно не нравился, но тем не менее именно в нём мы чаще всего зависали. Жирный Малькольм, бармен, налил мне двойную водку за счёт заведения.

— Слыхал я, ты сегодня отвертелся. Молодец, чувак!