На исходе дня. История ночи

В английской литературе нет другой пары пэров, которая бедокурила бы так славно, как принц Гарри и его упитанный компаньон Фальстаф. В первой части «Генриха IV» (1598) мы обнаруживаем их в сговоре с другими разбойниками, планирующими «забавы» ради нападения в темноте на состоятельных путешественников. Фальстаф заявляет принцу: «Значит, у тебя нет решимости рискнуть на 10 шиллингов? Тогда нет у тебя никакой чести. Ты не мужчина, и не товарищ, и уж во всяком случае не принц королевской крови»[64]. Были такие «представители королевской крови» и в реальной жизни, например венгерский король Матьяш I Корвин (1440–1490), французский король Франциск I (1494–1547) и герцог Миланский Франческо Сфорца, который по ночам переодевался уличным торговцем. Говорили также, что, хотя брат Карла VI, герцог Орлеанский, «днем казался набожным», он «тайно» вел «очень распутную жизнь ночью», много пил и веселился с проститутками. Король Дании, Норвегии и Швеции Кристиан II (1481–1559) в бытность свою принцем покидал монаршие покои ради пирушек в копенгагенских тавернах, предварительно подкупив стражу, чтобы та открыла ворота замка. Кристиан IV (1577–1648) был известен тем, что бушевал на улицах, выбивая окна, подобно другим молодым аристократам. То же рассказывали и о Генрихе VIII, чьи юношеские «блуждания» вдохновили на создание широко известной сказки «Король и сапожник», опубликованной в XVII веке. Карл II (1630–1685) во время одной из своих «ночных прогулок» с Рочестером будто бы посетил бордель в Ньюмаркете в «своем обычном облачении» — и лишь для того, чтобы проститутка вытащила из его кармана кошелек. Пожалуй, самыми известными были эскапады французского короля Генриха III, набожного католика днем, а ночью кутившего на улицах Парижа в окружении преданных придворных — «миньонов». Современник жаловался: «Их занятия — азартные игры, богохульство, прыжки, пляски, склоки, прелюбодеяния и следование повсюду за своим королем»²⁹.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ВЛАСТИТЕЛИ НОЧИ Плебеи

I

Не можешь днем — иди сквозь мрак ночной[65].

Уильям Шекспир (1596)^]

Ночь совершила революцию в социальной сфере. Если темнота позволяла сильным мира сего превратиться в плебеев, то она же даровала силу легионам слабых, тем, кто расхаживал «по улицам… с такой выправкой и таким гордым видом, — жаловался один из писателей, — словно собирался задеть звезды короной, водруженной на его голову». Множество людей в Европе и Америке, освобождаясь от долгих часов тяжкого отупляющего труда, с заходом солнца вновь обретали цель существования. Ночное время манило главным образом свободой — как от работы, так и от общественного надзора, и этот призыв находил горячий отклик в среде низших сословий. Люди были вольны выбирать, с кем провести эти часы, они часто ограничивались встречами с семьей и друзьями, равными им в социальном отношении, и избегали столкновений с представителями высших рангов. «Никто не может ночь рассеять взором, / Чтобы следить за нами или нас хулить», — писал Джон Клэр, в прошлом крестьянин из Нортгемптоншира, занимавшийся посадкой живых изгородей. Способность ночной темноты скрывать видимый мир делала ее еще более привлекательной. Под черной краской ночи скрыты знаки, обозначающие присутствие институциональной власти и наличие привилегий и вселяющие страх наряду с почитанием и уважением. Гербы и кресты отступали во тьму, ратуши и тюрьмы давили меньшим грузом, а церковные шпили больше не доминировали в пейзаже. «Все беды тяжкие поглощены забвеньем ночи, — писал Чарльз Черчилль, — вместо них по воле вымысла господствует веселье»².

Определенно ночь готовила убежище для всех без разбору. Маргинальные меньшинства, вынужденные днем скрывать свою сущность, с наступлением темноты обретали решимость, с успехом избегая ограничений Церкви, государства и общественных предрассудков. В Англии ночи использовались политическими аутсайдерами вроде якобитов не только для тайных встреч; в беспокойную эпоху враждующие группировки под прикрытием темноты распространяли листовки провокационного содержания. Так, в течение всего нелегкого периода, охватывавшего события «Славной революции» 1688–1689 годов, улицы Лондона под утро находили покрытыми листовками. В 1714 году, во время династического кризиса, предшествовавшего воцарению Ганноверов, графиня Мэри Каупер отмечала: «Не проходит и ночи, чтобы не было воплей о том или ином скандальном памфлете»³.