— Понятно, — сказал, выслушав меня, Рац. — Может быть, и на танке. Но это вряд ли. Отберут… Танк же где-то ведь числится? Правильно? За ним все равно приедут… Вот если бы Игорь танк у чехов отбил… Тогда другое дело. Тогда бы у нас в батальоне начала формироваться танковая часть.
Нашу оживленную дискуссию прервало довольно неожиданное событие. Из соседней машины, видимо привлеченный звуками нашего разговора, выполз папоротник. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что это некто иной как Чорновил! Собственной персоной!
Увидев меня, он сделал некое движение, чтобы укрыться обратно в кузове, но было уже поздно. Он сам это понял, и с кривой улыбкой подошел к нам.
— Товарищ прапорщик! — незамедлительно обратился я к нему. — Где наши завтрак, обед, и… (я посмотрел на часы)… ужин. А?
Краем глаза я заметил, что Сомик слушает наш разговор. Это было очень хорошо — в случае чего, он мог подтвердить моим бойцам, о чем мы здесь говорили. Увы, но Сомову они поверили бы гораздо скорее, чем мне.
Прапорщик замялся, и это меня сильно насторожило. С чего это вдруг? Что такое? Он же должен нас снабжать! Это же наш старшина!
— Вы у меня в списки сейчас не входите, — сказал он, наконец, прямо. — Я сейчас вот эту батарею снабжаю, и Найданова.
— Ну-у, елки-палки, — остолбенел я. — Мы же вот — рядом. Почему вы нас не снабжаете? А кто должен это делать?
— У Бандеры там должен быть сейчас старшина. Вас ему на довольствие передали.
Так, картина, кажется, прояснилась. Я наскоро распрощался с Рацем, но когда уже сел в кабину, он вдруг махнул рукой — остановись, мол. Вася исчез в кузове, а потом вернулся ко мне с письмом.
— На, — протянул он мне тонкий конверт. — Это тебе передали из части. Бойцы привезли.
Письмо — это здорово! Я крепко пожал Васе руку, и, как не хотелось мне остаться, пришлось возвращаться к подопечным.
Даже не подъезжая к своей позиции, я сразу направился в расположение Бандеры.
— Привет! — сказал я ему. — Где ваш старшина?
Степан что-то жевал, и потому ничего остроумного ответить мне не сумел. Он только махнул рукой в нужную сторону, и опять ушел в свою палатку.
Папоротника я нашел быстро, но он оглядел меня с искренним недоумением.
— А на вас у меня ничего нет, — протянул он. — По крайней мере, на сегодня ничего не давали. Завтра утром разберусь.
Я мрачно посмотрел на него, но ничего не сказал. А что я ему скажу? Нету жратвы! Все, нету. Обломайтесь.
Когда я вернулся обратно, весь личный состав был на ногах. Нас ждали.
Я вылез, все также мрачно осмотрел своих бойцов, и объяснил обстановку.
— Ну и что нам делать? — спросил Восканян.
— Да, вы же командир! Придумайте что-нибудь! — поддержали его остальные.
Ну ни хрена себе! Вспомнили, что я командир! До этого как-то все недосуг было.
И что я должен был им ответить?
— В общем, так, — сказал я внушительно. — Что вы все ноете?.. Смотрите, город перед вами.
Я сделал наполеоновский жест: дарю, мол — и отправился на позицию посмотреть, что там творится. Потом оглянулся. Все мои солдаты, как один, заворожено смотрели в сторону города, словно что-то увидели, или словно какая-то важная мысль неожиданно посетила их головы.
Как-то они подозрительно быстро успокоились. Мне показалось это весьма забавным. Что-то мне подсказывало, что вскоре жизнь в моей батарее сильно изменится.
За всеми треволнениями дня наступила ночь. Дома ярко горели, создавая ощущение какого-то праздника. Я был в кабине один. Включил рацию на волне «Маяка» и слушал новости, потом музыку, потом некую радиопьесу; потом выключил, чтобы не сажать аккумулятор, и заснул.
Глава 4
Сегодня был большой праздник — 23 февраля.
Ну, хотя здесь — в Чечне — это не совсем праздник. Здесь это траурный день. В 44-м году всех чечен собрали и отправили в Казахстан. Берия, по слухам, предлагал всех просто утопить в Каспии, но Сталин пожалел. Смешно, но Сталин пожалел.
Ну ладно! Мы не чечены, у нас праздник Советской Армии. Жрать-то нам сегодня дадут или нет?
Однако почти тут же мое ухо уловило незнакомые звуки за спиной. Уж поверьте, это было что-то новенькое. За все то время, что я передвигался с батареей по Республике Ичкерия, я привык к определенному шумовому фону. А эти звуки мне были совершенно незнакомы. Да они вообще больше увязывались с мирной жизнью, чем с огневой позицией!
Я немедленно отправился посмотреть, чем это заняты мои непоседливые бойцы.
Черт побери! Да ведь это… Да ведь этот звук… Это… Ни что иное как звук телевизора! Да не может такого быть!
Однако могло. Именно телевизор. Вот что меня так озадачило сегодня утром. Шум настройки. Нет, не передачи — именно настройки.
Причина обнаружилась сразу, как только я вынырнул из-за кузова, и увидел всю картину целиком.
Электромонтер Боев пытался настроить телевизор, а он не показывал. Ток подавался на него с автоаккумулятора.
— А он от такого напряжения работать-то может? — спросил я у сержанта.
Он ответил, как ни в чем не бывало, как будто я уже тут вместе с ними часа два сидел: