На южных рубежах

Трактир Наума славился не только обилием и разнообразием напитков, от малороссийской горилки до местного пива, но и своей кухней. В юношестве Наум обучался у армейского повара и с тех пор у него осталась любовь к стряпанию, хоть сам он этим уже не занимался в трактире, следуя примеру мусульманских сартов, которые в повседневной жизни предоставляют готовку женщинам, а сами берутся за приготовление пищи только по большим праздникам. Работал у него поваром и жил при трактире такой сарт из шалаказахов56, чей плов вызывал обильные слюноотделения у жителей обеих казачьих станиц несмотря на отдаленность заведения Наума.

Два раза в неделю к вечерней трапезе в трактире готовился сей замечательный плов, в огромном казане, куда вмещалось до семи пудов самаркандского риса. Мясо жарилось на сале, вытопленном из жирных курдюков казахских барашков, коих Науму доставляли из близлежащих аулов вдоволь. Но не любого барашка он покупал, будучи опытным и ловким в кулинарных делах человеком. Мясо в его заведении было самое свежее, как и овощи, которые выращивались не далее двух-трех верст от Верного. Не раз бывало, что офицеры и дворяне, служившие в Верном, забывали о манерах далеких Петербургских или Московских салонов, и принимались вкушать плов руками, как это делали кочевники и узбеки.

Частыми и желанными гостями в Наумовом трактире были штабс-капитаны Василий Обух и Петр Шорохов из артиллерийских частей. Оба они слыли большими любителями шахмат, а у Наума имелась великолепная доска из сандалового дерева, с вычурными фигурками из оникса. Эти шахматы ему подарил бухарский купец, а где и когда, Наум уже не помнил. Сам он слыл мастаком и с ним давно никто не садился играть. Но, шахматы свои он не отдавал ни при каких условиях и ни на какие сроки, сколько бы не упрашивали его Обух и Шорохов, которые часто приходили в трактир не столько ради трапезы и напитков, сколько ради нескольких партий. Все же, к удовольствию Наума, во время игры они много ели и долго пили, раз за разом продолжая заказывать подпитку.

Перед ужином, когда плов еще томился под крышкой, трактир стал заполняться. Офицеры и в обычные дни имели привилегии в виде отдельных четырех и двухместных столиков, и широких улыбок Марии, а в последнее тревожное время и вовсе принимались в заведении Наума с особым шиком.

Мария умела переспорить и переругать любого напившегося мужика, а то и вышвырнуть буяна за дверь, словно телячью тушу. Но те, кто ее не знали, никогда бы и не догадались о столь глубоких ее познаниях в бранной лексике и столь недюжинной ее силе. Завсегдатаи же обращались к ней ласково, а то и запанибратски, угощали чаркой водки и делились последними служебными известиями, которые она с удовольствием слушала, когда было соответствующее настроение.

В тот вечер наведались в трактир майор Экеблад и поручик Вроченский, и сразу заняли лучший двухместный стол, за исключением стола уже занятого артиллеристами-шахматистами, в самом уютном и тихом месте под окошком. Офицеры эти вели себя зачастую высокомерно и буйно, как и полагалось франтоватым представителям их сословия.

Молодой майор Экеблад был в Заилийском крае человеком новым, но на все имел свое неоспоримое, с его точки зрения, мнение. Потомок шведских дворян, поступивших на русскую службу, хоть и не был лишен здравого рассудка, был очень недоволен столь отдаленным местом службы. Он с некоторым презреньем относился к военному искусству степняков и азиатов вообще, не понимал и не признавал их образа жизни, не стремился ничего изучать, но готов был всеми силами способствовать скорейшей европеизации края. Более возраста и чинов своих командиров он уважал их боевой опыт и заслуги, поэтому уважение его к начальнику округа Колпаковскому было велико, но полюбил он в здешних краях лишь Михаила Вроченского – героя Севастополя57.

Поручик был двадцати восьми лет от роду, в расцвете сил, стройный кареглазый красавец с зауженными, подвернутыми концами вверх усами. Успел он послужить в родном Киеве, в Крыму и в Петербурге. Одет он был по парадному, в двубортный китель с эполетами и при сабле. Верхние пуговицы он щеголевато расстегнул и сел расслабившись. Ожидая ужина, офицеры заказали штоф водки и разыгрывали партию в штосс58.

– Калькуляция простая, Экеблад. Один к двадцати. И это, ежели мы выйдем в степь, на открытый бой, что совершенно неприемлемо и просто глупо в нашем обстоятельстве. En realite59, наши силы разбросаны и едва ли мы сможем собрать их в один кулак. Cela signifie, messieu60, что даже одного против двадцати мы выставить не сможем. – Говорил Вроченский. Будучи младшим по званию, все же, он пользовался уважением Экеблада, был старше годами и гораздо более опытным как в светских, так и в военных делах, поэтому позволял себе обращаться к Экебладу по-дружески, чему тот был искренне рад.