На южных рубежах

Разгоравшуюся было беседу пришлось прекратить, потому что одновременно многие носы учуяли тонкий манящий запах. Дверь во внутренней стене отворилась и в зал вошел юноша, несший два лягана67 с пловом. За ним вошел сам Наум еще с двумя и передал блюда Марии. Первыми эти украшенные узорами фарфоровые блюда опустились на столы офицеров, затем на каждый стол было поставлено по блюду. Пока, однако, рассматривать изящные орнаменты, выжженные Ферганскими и Андижанскими мастерами, не было ни времени, ни возможности, потому что все внимание на себя забирала горка душистого оранжевого плова, с вкраплениями морковки и красной блещущей жирком баранины. Сверху горок шалашиком были уложены кусочки ребрышек, словно приглашая едоков начать именно с них, а потом приступить к ароматному, сладковатому рису, смачно пропитанному всеми соками ингредиентов и вобравшему в себе все вкусы. От горок шли аппетитные дымки, которые гости подгоняли к носам взмахами ладоней.

Немедленно были оставлены и забыты все разговоры, недовольства, игры и прочая малозначащая с этого мгновения ерунда. Мужчины вооружились вилками, ножами, кинжалами, а то и глубокими деревянными ложками и пальцами, чтобы приступить к трапезе.

– Спаси Христос! – прошептал Бутаков и первым впился зубами в сочное ребрышко.

Оркестром по залу загремели приборы, они бились по столам и тарелкам, друг об друга, о зубы вечеряющих. Нарушалась эта симфония только довольным фырканьем и отдышками.

Пока гости уплетали плов, Мария и юноша-прислужник, не нарушая непривычной в трактире бессловесной тишины, со священным уважением к аппетиту мужчин, разносили по столикам блюдца со свежими овощами, порубленными в салаты. То был мелко нашинкованный, маринованный красный лук, тонкие полоски редиски, свежие огурцы и листочки петрушки из местных пашен и садиков, заправленные капелькой льнового масла и чуть подсоленные. Было очень приятно закусить порцию-другую насыщенного плова ложечкой такого прохладного, освежающего полость рта и желудок, салата.

Один за другим едоки стали отваливаться на спинки стульев там, где таковые были. В других местах, где гости восседали на скамеечках или табуретках, насытившиеся мужчины облокачивались на стены, либо обмякали всем телом книзу, совершенно измотанные и расслабленные. Это означало, что пришло время подавать чай и даже выпивохи молчаливо и покорно признавали, что соблюдение такого порядка трапезы абсолютно уместно и не подлежит сомнению. Легкий, но пряный чай был вишенкой на торте, штришком, заключавшим праздник живота, успокаивал рты, горла и все внутренние проходы, как целебный бальзам разливался по организму. Вкусное, обильное и здоровое кушанье действовало успокаивающе, так что мужчины сидели будто без сил, как после доброго душевного паренья в баньке, что тем более схоже благодаря капелькам пота, выступавшем по лбам и затылкам.

Постепенно гости стали приходить в себя. Многие поднимались, расплачивались с поклонами, передавали благодарности повару и хозяину трактира через Марию. Другие заказывали водку и с двойным усердием сытых людей принимались ее распивать. Утонченный Экеблад заказал бутыль грузинского Цинандали, вместе с которым на их столик была подана тарелка с сухофруктами и орехами. Вроченский закурил трубку.

Есаул Усов поднялся с места чтобы немного размяться, но остановился у столика артиллеристов. Те вернули шахматную доску на стол и возобновили недоигранную партию. Усов покачал головой и объявил, что Обух непременно проиграет, а через пять ходов или более – то зависит от смекалки Шорохова. Тот смекалку проявил и заматовал Обуховского короля через пять ходов.

– Вот те на! Играете, есаул? – уважительно спросил Василий Обух.

– Можно и сыграть! Проигравший ставит штоф! – предложил есаул.

– Идет! – ответствовал Обух за своего партнера Шорохова и, как проигравший, уступил место есаулу, а сам встал рядом, со скрещенными на груди руками и готовый наблюдать за партией.

Шорохов, казалось, даже и не заметил смены оппонента. Партия началась.

Гостевой зал трактира постепенно, но верно стал заполняться табачным дымом, несмотря на яростные Марьины взмахи тряпкой больше возле своего лица. Выпивающие курили папиросы одну за другой, другие дымили трубками. Есаул Бутаков был их тех, кто предпочитал трубку, но он не поджигал табак, а только перемещал ее между зубами, так как уже накуренные плотные облака дыма угрожали разъесть глаза и спровоцировать позорное и обильное выделение слез.

Иногда в трактире устраивались музыкальные представления, бывало, выступали фокусники или рассказчики. Но, в тот день, после славного плова, гости лениво пыхтели табаком, попивали напитки. Но леность постепенно рассеивалась под влиянием выпитого и уступала место пылу дискуссий, спорам и азартным выкрикам игроков в карты и нарды.