На изнанке чудес (СИ)

Баня-самопарка была на удивление пунктуальна и растворилась в воздухе аккурат через два часа после того, как в ее жаркое нутро ступила нога человека. Прислонившись к стене, Киприан сложил руки на груди, задумался, и едва не потерял равновесие, когда брёвна, как бруски в ксилофоне, издали звонкое «пам-пам-пам» и развеялись серебристым дымком. Облако засуетилось, пытаясь втянуть выпирающие бока. Трава подёрнулась инеем. А в центре пятачка, над которым только что парила баня, обнаружилась заразительно зевающая Пелагея и Юлиана, которая начисто выпала из реальности.

Киприан пособирал с земли теплую одежду и в два шага очутился рядом с ними. Пелагее никак не удавалось попасть в рукава шубы. А когда всё же удалось, окружавшее поляну облако рассосалось и сгинуло без следа. С бандитским свистом и воем на путников обрушилась метель.

Юлиану расталкивали, хлопали по щекам, плеснули в лицо ледяной водой (взбрело же кому-то в голову снег растопить!).

— Вставай! Просыпайся! Время вышло!

Вышло и не попрощалось. Вот ведь свинство!

Отфыркиваясь от воды, Юлиана пришла к выводу, что ее дружбе со временем настал конец. А еще чётко осознала: если она сейчас же не поднимется, то примерзнет к траве, превратится в ледышку и потом будет долго и мучительно оттаивать под издёвки верноподданных псов.

Киприан помог ей встать, обхватив за пояс. Набросил на хрупкие плечи пальто, неумело натянул шапку ей на уши и потребовал показать руку.

Юлиана до последнего не верила. Чтобы какая-то баня, пусть и самопарка, была способна принести исцеление? Да не смешите вы Кекса с Пирогом!

Однако ее скептицизм засох на корню, едва отвернули рукав сорочки. От язвы не осталось и следа. Кожа — гладкая, как у младенца, с едва заметной сетью жилок на запястье — как будто светилась.

Киприан не сдержал облегченного вздоха. Значит, скрытые резервы пробуждать не нужно. Ему не придется принимать третью ипостась — облик Незримого — чтобы вытравить метку. Преображения на грани невероятного чреваты самыми непредвиденными последствиями. Это знает любой, кто родом из Энеммана.

Он не стал противиться мгновенному желанию, поднёс запястье Юлианы к губам и поцеловал там, где ветвилось тонкое древо сосудов.

— З-з-зелень сушеная! — нарушила их идиллию Пелагея. Метель сделала из нее вылитую снежную бабу. — Домой не пора?

Помимо отменного ночного зрения и способности растапливать снег в лютую стужу, Киприан обладал еще одним замечательным даром. А именно, возводить щиты, заслоны и купола. Один такой заслон он возвел вокруг себя и Юлианы, чтобы их окончательно не замело. Пелагее повезло меньше.

Она прищурилась и задрала голову. Ни зги не видать. Вьюга проглотила луну (приятно подавиться!) и, подвывая, грызла белыми зубами лес. О щит Киприана она, ясное дело, зубы обломала.

— Извините, что вклиниваюсь в столь неподходящий момент, — сказала Пелагея. — Но не могли бы вы подвинуться?

Она влезла под защиту прикрытия между Юлианой и человеком-клёном, произвела рокировку, чтобы Киприан оказался впереди, и дала последние указания:

— Веди нас!

Увязая в сугробах, они прорывались сквозь бурю и мрак. Пелагея вслух мечтала об уютном иглу, которое бы возникало во время пурги само собой. Юлиана жаловалась, что в ее сапоги набивается снег, и возлагала надежды на то, что однажды к сверхспособностям Киприана прибавится левитация. А Киприан набрал в рот воды и был чересчур уж скуп на слова. В диком завывании метели ему отдалённо слышался чужой голос.

Они добрались до дома спустя невесть сколько времени, потому как хронометр Пелагеи резво выпрыгнул их кармана и приказал долго жить, едва она споткнулась о занесенную снегом ступеньку.

Бледная, как моль, Марта в светло-серой рубашке до пят брела из кухни, непревзойденно справляясь с ролью призрака в доме ужасов. Разве что цепью не гремела. На диване, крестообразно сложив руки на груди, спала Теора с бдящим на посту преданным Эремиором. Из кладовой доносился непонятный шум. В банке на столе бились неправильные светлячки (кто бы им втолковал, что зимой положено впадать в спячку?). Кот, малость осоловелый после метели, сверкал в полутьме глазищами, ища, кого бы отправить в иное измерение.

Юлиана поставила сапоги на обувную полку, обвела взглядом эту немую сцену и усмехнулась. Во всём теле она ощущала небывалую лёгкость. Словно заново родилась.

Пелагея на цыпочках прокралась к своему излюбленному уголку с одной-единственной целью: окуклиться в одеяло и хорошенько вздремнуть.

Только Киприана никак не оставляло беспокойство. Он застыл в сенях и прислушался: сквозь стенания бури всё отчетливее звучал звериный, леденящий душу вой. Что за окном — не разглядеть. Чахлый, водянистый свет подвесного фонаря над калиткой терялся в беснующейся стихии. Ни земли, ни неба — сплошь снежное месиво. Кого в такую погоду нелегкая принесла?

Ответом был удар и громкий возглас Юлианы. Она упала на колени посреди гостиной. Плечи разогнуты, корпус отклонен назад, суставы рук вывернуты под неестественным углом. Сознание раскраивают десятки визжащих электропил, и начинается агония.