На изнанке чудес (СИ)

Теору обуревал стыд. Он подкрался, едва на смену слабости пришло трезвое осознание того, что она натворила. Поделиться с покровителем силами — и каким кощунственным способом! Что бы сказал отец? Какие бы глаза сделались у матушки? А дед Джемпай? Впрочем, он бы, наверное, не осудил. Ошибки юности, снисходительно сказал бы он. Молодо-зелено.

Может, кому-то и зелено, а у Теоры лицо горит, что твой фонарь. По телу бродит странный озноб. И бьётся пульсом на виске не то сигнал тревоги, не то волнительное предчувствие: приблизишься к Эремиору — пропадёшь.

Щурясь, как кот, готовый пойти на компромисс, человек-клён с чрезвычайным усердием менял в масляной лампе фитиль. Юлиана подбежала к нему сзади и обняла без малейшего укола совести. Киприана проняла дрожь.

— Это что ж, я теперь и не умру никогда? — заискивающе спросила она, делая попытки узреть его дивный лик.

— Почему не умрёшь? Когда-нибудь обязательно, — благодушно заверил он. — Только в момент смерти ты будешь красивой и в полном здравии.

Марта подцепила от Пирога привычку осуждающе фыркать всякий раз, как события принимают неугодный ей оборот. Вот и сейчас не удержалась.

— Ох уж мне эти древние сущности! — фыркнув, сказала она. — Сбивают людей с пути истинного!

Сняла ненавистные сапоги, грохнула об пол ведром с замерзающей родниковой водой и пристроила в углу коромысло.

— Оставь мою древнюю сущность в покое, — парировала Юлиана с блеснувшей во взгляде угрозой. — А если тебе так уж не терпится сойти с истинного пути, советую поискать кого-нибудь другого.

— Да нужен он мне сто лет! — не осталась в долгу Марта. — Должна сказать, я глубоко разочарована. Глубже только колодезная яма.

В сердце Марты было сухо и пусто, как в выкипевшем чайнике. Тут и там отваливались со стенок и гулко падали на дно наросты накипи. А если хорошенько присмотреться, можно было заметить прибитую к серцу табличку с надписью «Закрыто на ремонт».

Предаться горьким мыслям относительно затрат и длительности этого ремонта Марте помешал шум. Точнее, грохот.

Что-то с силой ударило по крыше, проехалось по черепице до водосборного жёлоба и затихло, предвещая новый поворот в судьбах человечества.

— Гигантский кот? — беззаботно предположила Юлиана.

— Гигантский ком! — со знанием дела заявил Пирог.

— Ага, с неба свалился, — встрял Кекс и проклацал когтями по направлению к камину. — Скажите еще, что метеорит.

Тем временем притаившееся на крыше нечто аккуратными шажками, дабы не ухнуть ненароком вниз (а заодно и в лучший мир), стало подбираться к деревянной кровельной лестнице. Засадив несколько заноз в задубевшие на морозе пальцы, гигантский кот, гигантский ком (а может, метеорит), взобрался к каминной трубе, осенил себя знамением — и начал рискованный спуск.

«Интересно, те, кто живёт внизу, станут меня хоронить или так бросят, в какой-нибудь канаве?» — тоскливо подумал он, когда опорные стены трубы с роковым шорохом ускользнули из-под ног.

В продолжение своего позорного, но краткого полета по направлению к каминному зеву он успел подумать о том, что если Пелагея всё же решит потратиться на похороны, это влетит ей в копеечку, а сама она, вероятно, вылетит в трубу.

В какой-то миг в голове у Гедеона всё перемешалось, как в калейдоскопе, и приземлился он пятой точкой ровнёхонько на свежесложенные в камине дрова. Марта как-раз примерялась, чтобы чиркнуть спичкой. Не отскочи она в нужный момент, крику было бы вдвое больше. А так оглушительно орал только Гедеон. Едва не сорвав связки, он расчихался, пробормотал извинения и с горем пополам выполз из камина, потирая ушибленное место. Коврик испачкал копотью, на кирпичах портала оставил грязные отпечатки пальцев и ошалело повертел головой.

Пути к отступлению были отрезаны. Его окружили со всех сторон и пытались прожечь неприветливыми (точнее, просто-таки свирепыми) взглядами. Ни дать ни взять, инквизиторы при исполнении.

— Ну, что я говорил? — произнесла тонким голоском белая мохнатая собачонка. — Никакой это не кот.

Гедеон отшатнулся от собачонки, как будто та была разносчиком чумы. Cудя по всему, на его чумазом от сажи лице отразился безысходный, вселенский ужас. Потому что над ним наконец сжалились, протянули салфетку и позволили хоть немного привести себя в порядок.

— Я Пелагея. А ты кто? — спросила миловидная девушка в юбке с оборками. Деревенский стиль, доверчивый тон. Она единственная не глядела на него с подозрением и не собиралась прожигать в нем дыру.

«Стало быть, Пелагея (до чего же знакомое имя!). А я-то кто?»

Сняв беличью шапку, Гедеон почесал в затылке, напряг извилины, но не сумел вспомнить ничего, кроме ненормативной лексики. Куда подевалась его память? Неужели зацепилась за трубу на крыше и теперь реет там гордым флагом?!