На изнанке чудес (СИ)

В своих предположениях она еще никогда не была так близка к истине.

* * *

— Исчезни, заморыш! — угрожающе процедила Марта и, рассевшись на полатях, запустила в Гедеона подушкой. Следом за домотканым снарядом полетело свернутое валиком одеяло. — Печь моя!

— Да что ж ты за жадина?! Заладила, моё да моё! Мне, может, и не надо. Я, может, и на скамейке улягусь, — выдал Гедеон, исправно ловя подачу. — Лучше объясни, за что ты на меня так взъелась?

— А не догадываешься? — прошипела Марта с высоты своей неприступной цитадели. — Я о тебе всё знаю!

Плюнула сквозь зубы и осеклась.

— Какая досада! — воскликнул тот. — А я вот совсем ничего. Даже, как зовут, не помню. Сделай милость, расскажи.

Вооружившись подушкой, он шустро обогнул стол, прислонился к оштукатуренному печному боку и, минуя глаза, заглянул Марте прямо в душу.

— Не расскажешь?

Она отшатнулась, ощущая, как играет на щеках краска. Со свистом втянула воздух сквозь заложенный нос. Враг! Перед врагом нельзя давать слабину! Иначе недалек тот день, когда в бутылке из цветного стекла окажется замаринованным кто-то вроде Марты.

Спохватившись, она изо всех сил ударила Гедеона зажатой в руках подушкой. Из них двоих сорная трава — именно он. Сын главного мошенника в стране, пусть и из знатного рода. Выполоть и бросить в компостную яму!

Битва с сорняками на ночь глядя не лучшая из затей. Ответный удар прилетел Марте, когда она была уверена, что враг свернёт знамёна. Подушкой по лицу — какое гнусное злодейство! Надеешься избежать наказания? Трус! Возмездие не замедлит.

— Кусок гнилого мухомора! Получай!

— Вобла вяленая!

— Осьминог тушёный!

— Скользкая каракатица!

А вот это уже обидно.

Помянутых всуе моллюсков наверняка извела бы икота, умей они икать.

Переход на более едкие метафоры был заглушён треском рвущейся наволочки. Что там внутри? Лебяжий пух? А чердак Пелагеи знает толк в набивке!

Позорно хохоча, Марта метнула в противника останки павшей в бою подушки, отгородилась занавеской — и не заметила, как заснула. Всю ночь ей снились тушеные осьминоги с каракатицами, заспиртованная в банке голова Гедеона с ухмылкой от уха до уха и Пелагея в образе морской владычицы, которая эту банку по доброте душевной включила в свою коллекцию хвощей и корневищ. Ближе к утру туда же затесалась шкатулка с блуждающими огнями. Она стояла среди склянок, озарённая таинственным сиянием. А ключ от нее плавал в банке с головой.

На рассвете Марта проснулась с четким осознанием того факта, что вчерашняя «прополка» завершилась со счетом один-ноль в пользу злополучного трубочиста. По крайней мере, его подушка была цела.

Он сидел на импровизированном ложе из составленных рядом скамеек и пялился на Марту сквозь зеленое стекло бутылки, где мариновался хвощ. Занавеска над печью почему-то была отодвинута.

Всё шло замечательно, пока Гедеон молчал. Марте спросонок даже подумалось, что он мог бы вполне осилить ремонтные работы в ее сердце. Но стоило ему заговорить — и мираж рассеялся.

— Ну как? Удалось проучить каракатиц? — без задней мысли спросил он. — Ты ночь напролёт ворочалась и проклинала глубоководных обитателей так, словно они обобрали тебя до нитки и порешили твою семью.

— Ни слова о семье, — металлическим тоном оборвала его Марта. От ее взгляда в забытой на столе кринке с молоком образовалась простокваша, окно вмиг покрылось изнутри морозными узорами, а берёза за оградой раскололась надвое, как от удара молнией. Во взгляде Марты пульсировал гнев.

«Мама, сестрёнки, не падайте духом! Я отомщу тому, по чьей вине вы попали в рабство, и обязательно вас спасу».

50. Всё дело в сквозняке

Если скатать в пальцах тополиный пух, на ощупь он будет столь же нежным, как кожа Юлианы. Человек-клён осторожно коснулся изгиба ее шеи и пожалел, что не может навсегда запечатлеть в памяти этот трогательный профиль. Губы приоткрыты, над едва приметными тенями у глаз трепещет бахрома ресниц, а на щеках румянятся утренние грёзы.

Она выглядит такой слабой и по-детски милой, когда спит. Но впечатление обманчиво. Второе имя Юлианы — непредсказуемость. Она обожает влипать в истории, из которых ее потом приходится вытаскивать. Чтобы отбить у нее вкус к авантюрам, нужно приложить немало сил.

Впрочем, не будь она магнитом для неприятностей, не нашлось бы места и подвигам. Если бы не та страшная язва, Киприан не стал бы перевоплощаться, чтобы ее вылечить. И тогда процессы увядания в организме Юлианы не пошли бы вспять.

Всё в мире взаимосвязано, как звенья цепи, которая непременно будет выкована в срок. Любовь дарует бессмертие тому, кого любят, и сотни тонн тихой, драгоценной радости — тому, кто служит ее источником.

В радости Киприана, как в глыбе прозрачного арктического льда, отражается по всем направлениям утреннее солнце.

Внизу хлопнули дверью, впустив в сени морозный воздух. Швырнули шапку — и опять мимо вешалки. Пересвет. Ему навстречу, потягиваясь и разминая спину, вышла Пелагея.

— Новости! — с интонацией прожженного журналиста объявил он. — Рина наконец-то прислала письмо!

— И что пишет? — осведомилась Пелагея.