На изнанке чудес (СИ)

— Нашла себе жильё и работу. Недавно переболела какой-то дрянью, но теперь идет на поправку.

— Надеюсь, ничего серьезного.

— Хочу ее навестить, — сказал Пересвет и двинулся на кухню. — Ну его к лешему, этот домик в горах! Возьму отпуск за свой счет и поеду…

Пройдя сквозь бисерную штору, он запнулся на полуслове. От натопленной печи исходил жар, однако что-то заставило его примерзнуть к половицам. Пространство полнилось едва уловимым гулом, словно кто-то до предела натянул в воздухе невидимые струны.

На полу безуспешно прикидывался снегом лебяжий пух. Скрываясь за плетями нечесанных волос, Марта мимикрировала под печную занавеску — бледно-кремовую с черными полосами.

Игру в молчанку прервал Гедеон.

— Задел-таки за живое, — буркнул он. — Прощеньица прошу.

Пересвету хватило лишь одного беглого взгляда, чтобы понять, что перед ним за фрукт.

— С ума сойти, какие люди! — воскликнул он с неприязнью. — А я-то думаю, отчего такой затхлый запашок!

Пелагея задвинула вьюшку печи, ткнула его пальцем меж ребер, чтоб помалкивал, и вытолкала в гостиную.

— Чего пихаешься?! — напустился на нее Пересвет.

— У нас уговор, — объяснила Пелагея шёпотом. — О прошлом не заикаться. Сведения о новом госте держать в секрете. Он память потерял.

— Так ведь это ж Геде…

— Сенька. Трубочист, — отрезала Пелагея. — Еще вопросы?

— А ты испортилась, — с натянутой улыбкой отозвался тот. — Больно деловая стала. И резкая.

Списав ухудшение характера на тлетворное влияние Гедеона, он заявил, что опаздывает на работу и что в газетном опусе у него еще конь не валялся.

А затем ядовито добавил: дескать, ноги его здесь не будет, покуда приживала-трубочист не уберется восвояси. И ушел — разве что прах со стоп не отряс.

— Что с людьми зима делает! — вставила ремарку Юлиана, неслышно материализовавшись рядом с вешалкой. — На себя не похож.

Во взгляде Пелагеи промелькнула искра лукавства.

— Уж кто бы говорил!

Ветер перемен определенно крепчал. Если раньше Юлиана вечно хмурилась и вспыхивала из-за пустяков, как порох, то теперь ее словно заменили на новую, усовершенствованную модель. Выражение «светится от счастья» в полной мере отражало ее нынешний настрой.

Прошлой зимой она непременно бы заявила, что жаждет весны и что, если весна не придёт по расписанию, она обидится и придёт сама. Вековечный Клён сотворил чудо. Метель на улице, промозглая сырость или проливные дожди — отныне Юлиану это не заботило. Ее грела любовь, и любовь же делала с нею странные вещи.

Юлиане как будто вставили батарейку с неиссякаемым зарядом, встроили в ткани вечный двигатель, над которым столько лет бесплодно бились ученые. Она порылась в зловещих недрах кладовки, откопала там груду металлолома с инструментами и, лязгая железяками, принялась мастерить посреди гостиной какую-то кошмарную конструкцию. Ее горячо любимые отвертки с зажимами, медные шестеренки и шурупы можно было обнаружить где угодно. Например, в котелке из-под каши, в горшочке с вереском. А иногда даже под подушкой.

По вечерам она с особым тщанием распевалась в ванной. Во весь голос, с душой. Если Мерда и наматывала вокруг дома круги, истекая слюной в надежде слопать свою неуловимую жертву, то наверняка обзавелась глухотой. Глох кот Обормот, осовело восседая на «царском троне». Ломались, едва возникнув, напряженные паузы между Мартой и Гедеоном. Пелагея изобретала затычки для ушей. Кекс с Пирогом перед началом концерта наперегонки мчались в тайную комнату, где Незримый чах над Теорой. Киприан же только посмеивался.

Счастье Юлианы было поистине громким и беспредельным.

* * *

По тонким стенкам фужера расползлась сетка трещин.

— Значит, говоришь, я сжёг королевский дворец, чтобы занять трон? Убил приближенных короля и учинил кровопролитную расправу над слугами? — приторно осведомился Грандиоз, приближаясь к старику.

В отличие от лгунишки-Яроведа, этот не дрожал кленовым листом, хоть и стоял на коленях. Не был похож на желе, которое вот-вот растечется по тарелке. Взгляд — пара потухших угольков — не бегал, рот над окладистой бородой сжался в упрямую тонкую линию.

— Значит, утверждаешь, Звездный Пилигрим — ты? — язвительно спросил Грандиоз. А потом вдруг разразился истеричным хохотом и швырнул фужер на пол перед стариком. Тот не шелохнулся. Ни единого звука не слетело с губ. Похоже, он совершенно добровольно выдал себя властям. Только вот ради чего? Неужели Звездному Пилигриму опостыла жизнь и он решил свести с нею счеты? Не-е-ет. Один мерзавец прикрывает другого. Только и всего. Но откуда вдруг такая преданность?

Грандиоз вырвал шашку из ножен у жандарма-конвоира и, переплавив нервную улыбку в оскал, приставил лезвие к горлу старика.

— Я за голову канальи не затем цену назначал, чтобы мне липовых преступников подсовывали. На площадь его! Нашпигуйте пулями у всех на виду. И пусть знают, что охота на пилигрима продолжается.

* * *