На изнанке чудес (СИ)

— Сама сгинь, — тусклым голосом ответила та. — Зачем припёрлась в нашу глухомань? Забери братца и проваливайте оба. А то взяли моду.

Внезапно Марта остановилась и вздёрнула подбородок с таким выражением, словно только и делала, что ставила всех подряд на место. Убрала волосы со лба, окинув Селену уверенным, оценивающим взглядом.

— Хотя ты, наверное, не из-за него пришла. Из-за Киприана. Я угадала? Вся вылизанная, в этом своем обтягивающем скафандре. Смех один…

Обычно в таких случаях говорят, что на лицо наползает тень. Вот и у Селены на лице сделалось хмуро, как перед грозой. Тень наползла жуткая, зловещая. Того и гляди, разразится буря.

Марте было всё равно.

— Только знаешь что, — сказала она, — Киприан тебе не ровня.

— С чего взяла, что не ровня? Сама ведь глаз на него положила!

— Как положила, так и сняла, — с ледяным спокойствием парировала Марта. — Он из верхних миров, будущего у вас с ним быть не может.

— Чушь!

— Своими ушами слышала. Не заглядывайся на него, если не хочешь потом сердце по лоскуткам сшивать. Впрочем, дело твоё.

Она собралась обойти Селену, потому что та по-прежнему стояла поперек протоптанной в снегу тропы. Следовало бы обходить за версту. А еще вернее — бежать от нее со всех ног.

В Селене весьма некстати проснулась дурная наследственность. Из поколения в поколение в роду Грандиоза незадачливым отпрыскам передавалась способность взрываться не хуже динамита. Хорошие манеры, вбитые в голову установки и принципы слетали, как луковая шелуха.

Не до конца отдавая себе отчёт в том, что творит, Селена приподняла Марту за облезлый ворот тулупа и швырнула в ствол сосны. Дерево оскорбленно скрипнуло полой сердцевиной.

— Будет мне тут всякая шваль советы раздавать! — прорычала обидчица (точь-в-точь как ее досточтимый батюшка).

Марта избежала серьезной травмы исключительно благодаря своему допотопному тулупу. Поднялась на ноги, отряхнулась от снега и прицельно выстрелила взглядом. Выстрел отрикошетил. Губы Селены сложились в косую однобокую ухмылку.

— Меня не проведешь, — процедила она, вновь сгребая соперницу за воротник. — Можешь сколько влезет твердить, будто он тебе не нужен. Так я и поверила. Небось, вертишься вокруг него, стараешься угодить. Последнее предупреждение: отцепись. Он будет принадлежать мне — и точка.

— Многоточие…

Марта высвободилась и нагнулась за ведром. Раз пустое, значит, сулит несчастья всем, кроме его владельца. Почаще, что ли, таскать с собой пустые вёдра? Специально для тех, кому не хватает острых ощущений.

Не разгибаясь, она огрела Селену по ногам жестяным разносчиком бед. И это было ошибкой. Ловко завладев ведром, Селена надела его Марте на голову и ударила сверху, не жалея сил.

Голова вмиг налилась чугунной тяжестью. Уши как будто заложило ватой. Волны резонирующего гула прокатились и затихли, уступив место странному оцепенению.

«Не сработала примета, вот досада!» — подумала Марта, прежде чем провалиться в глубокий колодец беспамятства.

Отправив противницу в нокаут, Селена выместила остатки гнева на ни в чем не повинной вязанке хвороста и сгоряча опрокинула санки.

Сейчас не помешало бы взять курс на родные осины, да только что с дурёхой этой делать? Сознание померкло и включаться, судя по всему, не планировало. А еще столько гадостей хотелось ей наговорить! За волосы, как следует, оттаскать. Прошлого раза в «Едальне» было явно маловато.

Селена, всегда такая рассудительная, допускала промах за промахом. Сперва схватка врукопашную, затем прогулка на поводу у желаний. Временное помутнение рассудка, не иначе.

Когда Марта разлепила глаза, ей было на что посмотреть. Одни прутья решетки чего стоили. Жесткая койка на ввинченных в пол железных ножках. Отхожая яма — «дайте-прищепку-для-носа». Кандалы на ногах. И клопы будто нарочно самые кусачие.

В общем, полный набор арестанта, приговоренного к смертной казни.

— Ай-яй! — пискнула Марта и вскочила с койки, гремя кандалами. Разбуженное эхо недовольно заворочалось под потолком.

На свечи и лампы для заключенных здесь не тратились. Если бы не свет, сочащийся из зарешеченного окошка-бойницы, блуждать Марте во тьме предположений и домыслов. А так сразу понятно, что к чему: одиночная камера, сырая стена коридора по ту сторону неволи, вдоль стен шныряют крысы.

Страх лизнул спину холодным липким языком.

— Где я?

«Где я, где я…» — передразнило эхо.

В камере по соседству завизжал сипухой невидимый механизм. Вслед за чем раздался натужный хрип, переродившийся в стоны и безумные, нечеловеческие крики.

* * *

Пелагея открыла дверцу подвесного кухонного шкафчика и развела руками, чтобы хлопнуть в ладоши.

— Какая прелесть! — восхищенно произнесла она. И обратилась к «прелести» со странной речью:

— Скажи-ка, долго ли до весны?

То ли до весны было как до Энеммана пешком, то ли существо в шкафчике испугалось громкого голоса, но на свой вопрос Пелагея ответа так и не дождалась.

Юлиане стало любопытно: с кем это она там разговоры ведет? Кто из предполагаемых обитателей шкафчика в принципе может претендовать на роль достойного собеседника? Уж точно не пищевая моль.