На изнанке чудес (СИ)

Перед кражей блуждающих огней следовало немного усыпить свою совесть, а также чужую бдительность. Поэтому Марта, как истинно преданная помощница, в первую очередь занялась окном, пока никому не надуло мышечное воспаление. Сгребла в кучку попадавшие на пол засушенные травы, раздобыла досок с гвоздями и сунула молоток подвернувшемуся под руку Гедеону.

— Заколачивай. Да смотри, чтобы без щелей.

На удивление, обошлось без капризов, ёрничанья и закатывания глаз. Гедеон даже воздержался от колких реплик. Как шарахнет молотком по гвоздю — на весь дом грохот слышен. Вот где настоящий пример для подражания! От следующего ожесточенного удара гвоздь зашёл в древесину вместе со шляпкой. А затем молоток без предупреждения полетел под ноги Марте.

— Эй, чего швыряешься? Совсем страх потерял?! — взвилась та.

Гедеон посмотрел на нее так, словно она не Пелагею — его обокрасть вздумала. И он только что об этом узнал.

— За что ты меня ненавидишь? — свистящим шепотом спросил он. Вид у него был, мягко говоря, нездоровый. По всему видать, крыша от усердия набок съехала.

Марта выставила руку в упреждающем жесте и попятилась.

— Да что с тобой не так?!

Гедеон не дал ей далеко уйти. Подскочил — да как вцепится в плечо нечищеными ногтями.

— Объясни, отчего взъелась с первого дня? Что от меня скрывают? Неужели я настолько плох?

— Рассказать?! Ты действительно хочешь знать, почему тебя презирают?! — перешла на фальцет Марта. Ее взгляд обжигал, как расплавленное олово. — Так вот знай: ты сыночек Грандиоза. А он, изверг, мою семью на корню срубил. В рабство нас всех продал! И ты еще смеешь претендовать на любовь окружающих?

«Так ведь я не он!» — хотел возразить Гедеон. Марта возражения предвидела. Поэтому любезно напомнила ему, что наследственность не таракан, пальцем не раздавишь.

Издалека они напоминали двух умалишенных, которым вздумалось устроить разборки.

— Прекратить сейчас же! — топнула ногой Пелагея. — Не в моем доме!

Она сердито свела брови — и на зачинщиков раздора в тот же миг свалился увесистый, невесть откуда взявшийся пук сушеного зверобоя.

— А что делать с корнем, который из окна торчит? — как ни в чем не бывало, невинно поинтересовался Гедеон. — Выпилить в доске выемку, да?

— Ага, выпилить, — рассеянно отозвалась Пелагея. Она только сейчас поняла, что чего-то (вернее, кого-то) не хватает. — Теору не видели?

— Она еще раньше доктора ушла, — подал голос Кекс. — Сначала хотела запереть свою ожившую тень в тайной комнате. Я ей сказал, что затея провальная. Да она слушать не стала. Заперла, значит, а потом взяла да сбежала. Незримый-то, конечно, сквозь стену прошёл. И за ней погнался. А перед этим они долго ругались за закрытой дверью. Вот такие пироги.

— Да-а-а, — протянула Пелагея. — Что-то будет…

Переступив через бугорчатый корень, ползущий в сторону кухни, она двинулась ко второму, целому, окну и раздвинула висящие связки трав. Шубу зиме подпалили знатно. Куда ни кинь — сплошь в прорехах. Но похоже, зима опомнилась и взялась за ум. Включила вьюгу на полную мощность и принялась тщательно залатывать дыры. Как бы с Теорой в такую метель беды не случилось…

* * *

Сердце заходится в чудовищном ритме. Почти невыносимо колет в боку.

«Как ты спасёшь мир, если не можешь спастись от себя самой?»

Давний сон Теоры сбывался наяву. Она снова бежала от своей тени, и перед глазами, за снежной завесой, мелькали чёрные стволы деревьев.

Она познала всю палитру чувств, недоступных ей в Энеммане. Научилась любить до потери сознания, научилась лгать и притворяться. Поручите ей написать статью о видах страха — и вы получите исчерпывающий обзор со шкалой и всевозможными классификациями.

А теперь она убегала и от страха, и от любви, чтобы наконец принести себя в жертву. Ее волосы cтали ломкими и сухими, пожелтели, как старая бумага. Кожа утратила былую упругость, покрылась тонкой сетью морщин. Кости сделались хрупкими, точно у дряхлой старухи. Дунь — рассыплются в порошок.

Такова плата за промедление.

Таково наказание за нерешительность.

Зачем Эремиор гонится за ней? Разве он способен остановить тление? Нет, повлиять на проклятие воспитанницы ему не под силу. Она исчезнет, развеется пеплом по воздуху, если не выполнит того, что ей предназначено в средних мирах.

Искушение замедлить бег велико. Мечты очутиться в объятиях Незримого вновь завладевают умом. Но, опережая заступника, за Теорой мчится сама смерть. Вот уж в чьи костлявые ручищи не хотелось бы угодить!

Эремиор быстр и ловок, несмотря на свою земную, материальную оболочку. Погоня скоро закончится, и Теоре даже не нужно оглядываться, чтобы предсказать ее исход. Вон как ветки хрустят — заслушаешься! В уши задувает морозный ветер. Зима ледяными иглами вонзается в грудь и спину, выстужает лёгкие, напускает тумана в глаза.

Теоре всё равно. Она так или иначе обязана умереть.

Эремиор настигает девушку именно в тот момент, когда тропа вероломно бросает ей под ноги корягу. Отчего его руки так теплы? Или Теора уже настолько замёрзла?