На Калиновом мосту

Кауперман свел тогдашнего монарха с руководством Советского Союза. За обещание построить в своей стране социализм, вождь получил кредиты, машины, оборудование и, самое главное, покровительство и защиту. Ну а сам Доктор за посредничество получил этот райский остров.

«Тогда с Советами я много дел провернул по всему миру. А теперь и там, как когда‑то в Африке, все растащили такие же жадные, ленивые, бестолковые бандиты. Надо подумать, что делать с этими двумя… Чернухой и Горемыкиным. Свою задачу они выполнили и больше не нужны. Да и вообще, пришло время полностью сменить власть в России. Может, есть смысл разделить страну на более мелкие части. В таком виде стало трудно ей управлять. И лучше поставить там на руководство кого‑нибудь со стороны: местные все зажрались и окончательно отупели, став похожими на африканских диктаторов. Но этим я займусь позже… – Все это суета и томление духа», – вспомнил он чье‑то красивое высказывание.

Доктор Кауперман потянулся на шезлонге и сделал маленький глоток  апельсинового сока с прожилками мякоти из запотевшего бокала. На этом острове ему нравилось любоваться закатами в полнеба и размышлять о бренности человеческой жизни. Кауперман невнимательно слушал доклад своего помощника о том, что теперь почти все медиакомпании Генри Мидаса выкуплены и находятся под их полным контролем.

Доктора больше интересовал маленький крабик, который то высовывался из норки под пальмой, то прятался обратно. Ему, наверное, очень хотелось в море, ласковые и нежные волны которого шуршали совсем рядом по белому песку. Но в небе кружили чайки и крабик боялся, что не успеет спрятаться в воде до того, как голодные птицы его заметят.

«Или сожрешь ты или сожрут тебя – главный закон жизни», – подумал Кауперман и неожиданно вспомнил Фридриха Уотсона. Он был последней серьезной угрозой.

Но сегодня, нежась под теплым солнышком, воевать с ним Доктору не хотелось. «Неужели умные люди не способны договориться? Ведь все можно поделить. На двоих‑то этой планеты нам точно хватит».

Он посмотрел на двух красивых молодых мулаток, стоявших чуть поодаль в ожидании каких‑либо его распоряжений. Кроме набедренных повязок на них ничего не было. Точеные молодые груди прикрывали лишь красные коралловые бусы и ожерелье из ярких желтых живых цветов.

«Смотреть на реальных островитянок гораздо интереснее, чем любоваться ими на картинах Гогена. Хотя картины стоят миллионы, а настоящие – чуть больше миски риса, – Кауперману вдруг захотелось   погладить, поцеловать и даже понюхать их гладкую темную кожу. – Юность всегда пахнет восхитительно, – подумал он, – и ни в каком компьютерном «Раю» это не воспроизвести».

«А Америка моей молодости – это лучшее, что случилось с миром за все время. Доступный секс и доступные кредиты – простая формула счастья. А совсем не всеобщее равенство. Если бы нас тогда с Джоном не высадили с того товарняка и не вправили мне мозги, все могло бы быть другим.

Врач пообещал, что сможет обеспечить долгую жизнь, но он ничего не сказал о том, останется ли желание жить. Как найти стимул вставать каждый день? Одеваться? Завтракать? Вот если бы доктор смог вернуть возможность любить! Не справлять похоть с помощью вызванной стимуляторами эрекции, а именно любить».

Кауперман еще помнил, что такое любовь.

«I got yor to hold my hand

I got you to understand…»

Низким волнующим голосом пела девушка из маленькой колонки у бара. Когда‑то он чуть не сошел с ума от любви к этой сумасшедшей черноволосой красавице. Но она смотрела сквозь него своими колдовскими глазами, не замечая ничего. Потому что так же безумно любила своего маленького Юношу, своего Литл Мена.

«I got you babe, I got you babe…» – повторяла она раз за разом.

Кауперман снял с головы широкополую белую панаму, протер платком морщинистую голову с несколькими клочками седых волос и большими коричневыми бородавками над ушами. Потом встал, сделал несколько неуверенных шагов к воде? и резко вернувшись к столу, прервав доклад помощника, приказал:

– Я хочу поговорить с Фридрихом Уотсоном. Найдите мне его и соедините. Срочно!

Кауперман и сам не понял, почему он после такого долгого перерыва решил поговорить с человеком, которого ненавидел и которому завидовал всю жизнь. Когда‑то, очень давно, он уже пытался сойтись с ним поближе, но наткнулся на такое явное презрение с его стороны, что потом старался даже не вспоминать о его существовании. Но последние события: отложенный проект, механизм которого Кауперман до конца не понимал и поэтому боялся; обещание врача найти возможность продлевать жизнь без этих фантастических методов; легкая победа над Мидасом вселили в Альберта Каупермана новые силы и надежды. Поэтому Доктор достал из закромов памяти свою мечту – заслужить внимание и уважение Фридриха Уотсона.