На Калиновом мосту

– Империю, – пожав плечами, ответил Садовский.

– А нужна ли она? Тысячу лет здесь империя, а в маленькой Швеции, по соседству, народ живет гораздо лучше… Может, потому что вовремя отказались от ненужных амбиций?

– Может и не нужна, но что теперь сделаешь… – Садовский с грустной улыбкой посмотрел на Машу. – Если бы моя мама уговорила папу и меня отправили в музыкальную школу, то я бы, может, стал музыкантом. Только папа отправил меня на самбо и в стрелковый тир. И я пошел в военное училище… Россия в другом формате существовать не сможет.

– Ну вам мужчинам виднее, – не стала спорить Маша.

– А получится опять империя? – спросил Иван.

– Если народ захочет сохраниться, то его остановить невозможно. А если народу наплевать, то это не народ. Стаду баранов империя не нужна, им загон нужен с кормушкой.

– Я бы, кстати, поела, – решилась прервать этот разговор Маша, – Мы же с утра ничего не ели.

– А у нас сегодня как раз братчина, – вспомнил  Садовский. – День Ильи-пророка и мост мы закончили. Люди со всей округи собрались. Я вас, собственно, поэтому и пригласил посмотреть.

На самом красивом месте, на высоком берегу острова, откуда были видны соседние острова, рядом со старинной деревянной, недавно восстановленной церковью, стоял длинный ряд накрытых столов. Чуть в стороне, в двух громадных котлах, подвешенных над кострами, что-то варилось. За столами на лавках и у костров прямо на земле сидели люди. По лицам было видно, что у них веселое праздничное настроение. Многие были с детьми.

Влад подвел их к уличной кухне, где им положили в тарелки вареной баранины и рассыпчатой молодой картошки. На накрытом белыми скатертями бесконечном столе стояли подносы и миски с пирогами, блинами и караваями. В кувшинах была медовуха и пиво, морсы и квас.

– У вас здесь настоящий праздник, – заметила Маша, уплетая пироги, – а у нас дома такая депрессивная деревня… Как у вас это получилось? Людей увлечь?

– Надо совсем немного: всего лишь сделать так, чтобы люди поверили в то, что они нужны. Без веры все пустое…

– А кому они поверили? Вам?

– Друг другу. Может быть, тому, что у них есть родина.

– А что такое «родина»?

– Я, Маша, об этом каждый день думаю и пока нет точного ответа. Одно точно: Родина – это не территория, не история, которую можно крутить как угодно, и даже не идея. Все это не стоит того, чтобы за это умирать…

– А что тогда?

– Нас же миллионы. Поэтому что‑то для каждого свое. Может в генах что‑то, но скорее в первых детских ощущениях. В запахах, звуках, голосах…

– Я до того, как в школу пошел, ничего не помню, – скептически сказал Иван.

– Даже если мы что‑то не помним – это все равно внутри нас.

Садовский повернулся к Маше с Иваном.

– Вот я и сейчас ощущаю табачный запах деда, солдата‑ветерана. Запах водки и лука на его поминках. А это было сорок лет назад. Помню прелый запах весеннего березового леса, когда первый раз пришел туда за соком.

– А звуки? – спросил Иван.

– Помню, как лежал на верхней полке и слушал стук колес плацкартного вагона на мосту через Волгу, когда отец повез меня на Байкал.

– А я точно никогда не слышала, – задумчиво сказала Маша, – но отлично представляю, как свистит метель над забором с колючей проволокой. И как глухо ударяется топор о плаху на лобном месте. Как катится голова по окровавленным доскам…

– И это тоже… – согласился Садовский. – И звуки счастливого материнского смеха, когда у тебя получилось сделать первый шаг и не упасть… И родной всем голос в скрипящих динамиках: «Поехали», – он налил из кувшина полную кружку клюквенного морса, выпил, поморщился и добавил: – Или ты это чувствуешь или нет. Как любовь: если нет, то не пришьешь. Как говорила моя бабка: «Не к рукам баба, так хуже лаптя дырявого».

Когда они прощались на пристани, Садовский попросил:

– Приезжайте почаще и берегите друг друга, – потом помолчав, добавил: – Жизнь как лестница. Пока ты лезешь по первым ступенькам, есть куча страховочных веревочек, которые тебя поддерживают. Родители, потом друзья, потом любовь, дети… Потом веревочек становится все меньше. Последнюю ступень ты всегда проходишь один без страховки и без чьей‑то помощи. Один. И тут без веры нельзя.

На обратной дороге они опять остановились у Андомского мыса. Солнце уже наполовину спряталось за горизонт и раскрасило все вокруг в фантастические цвета. На бледно‑голубой эмали куда-то плыли длинные нежно‑желтые облака, подсвеченные снизу заходящим солнцем. Розовое небо на горизонте смешалось с водой и от этого казалось, что лодка висит внутри огромного шара. На другой стороне, где уже начинало темнеть, появилась луна и если приглядеться, то можно было увидеть несколько ранних звезд.

Иван заглушил мотор, и они медленно дрейфовали вдоль высокого обрывистого берега.

– Я ему немного завидую, – сказал Иван, вспоминая разговор. – Он знает что хочет, видит свою цель.

Маша легла на сиденье, закинула ноги на борт, а голову Ивану на колени.