На каменной плите

Маэль еще ниже склонил голову. – После операции, сходя с ума от тоски, ты разработал план мести. Ты убил тех, кого считал более других виновными в смерти брата – тех, кто хлопал по твоему «горбу» и приблизил кончину близнеца, – а также тех, кто хотел извлечь его из твоего тела. То есть Гаэля, Анаэль, мэра, психиатра и, конечно, доктора, который отвез тебя в больницу. С доктором у тебя не вышло, ты был заперт в кольце оцепления. В этом надежном кордоне все же имелось одно слабое место – почта. Мы не имели права вскрывать письма жителей Лувьека. Этим ты и воспользовался и поручил убийство Робику и его банде. В письме, видимо, содержались неопределенные угрозы, как будто тебе было известно больше, чем на самом деле. Но не думай, что именно они повлияли на решение Робика. Ему самому хотелось свести счеты с доктором, который имел серьезные основания сомневаться в подлинности легендарного американского завещания. Робика более чем устраивало, что можно будет повесить это преступление на лувьекского убийцу. Ты, не выдав себя, подробно описал ему способ убийства и расположение ран, указал, что бить надо левой рукой непременно ножом «Ферран» и в руку жертве положить яйцо. Все, больше не могу, налейте мне немного медовухи. Кто составит мне компанию?

Поднялось девять рук, в том числе рука Маэля, и Жоан пошел за бутылкой. Все подождали, пока он вернется и стаканы наполнятся, чтобы потом продолжить. Жоан в изумлении слушал Адамберга и не хотел упустить ни слова. Все залпом отпили медовухи и снова повернулись к комиссару.

– Ты продемонстрировал потрясающую изобретательность, достойную твоего большого ума, – снова заговорил Адамберг. – Когда удары наносит левша, траектория его ударов иная, чем у праворукого, и ты это знал. Так оно и есть. А с гипсом на левой руке ты оставался вне подозрений. К несчастью для тебя, удары правши, бьющего левой рукой, несколько слабее, чем у настоящего левши, и лезвие немного уходит в сторону. Судмедэксперт заметил это легкое отклонение, показывающее, что рана была нанесена не в одно движение. Так что мы давно уже знали, что на самом деле убийцей был правша, орудовавший левой рукой, чтобы сбить нас с толку. Что, кроме того, у него были блохи, так как на всех жертвах мы нашли их укусы. Но не на теле доктора. И вновь тебе не повезло: Робик поручил убийство доктора настоящему левше, и это обнаружилось при исследовании ран. Так мы и сумели его идентифицировать, и помог нам Норбер. Так что приписать это преступление лувьекскому убийце оказалось невозможно.

– Но Маэль правша, – воскликнул Жоан. – Он не мог действовать левой рукой, она у него обездвижена.

– Обездвижена? – тихо сказал Адамберг, подошел к Маэлю и взял его за запястье.

– Не трогайте! – закричал Маэль. – Лопатка сломана, надо, чтобы она зажила!

– Лопатка сломана? – переспросил Адамберг и начал разматывать бинт на верхней части гипсовой повязки.

Он поднял руку Маэля на уровень глаз своих коллег: по всему гипсу сверху донизу шел широкий V-образный разрез.

– Давай сам, – сказал Адамберг. – Тебе привычнее это делать, чем мне. Снимай гипс.

– Я не могу!

– Фальшивый больной с липовым гипсом, – произнес Адамберг и, резко дернув гипс от локтя вверх, полностью оголил руку Маэля.

Комиссар положил на стол бутафорский гипс Маэля.

– Съемный гипс, блестящая идея, – сказал он. – Из-за него все немедленно сделали вывод, что Маэль, хоть на нем и полчище блох, исключается из списка подозреваемых, потому что удары нанесены левой рукой, а она у него в гипсе. В гипсе, говоришь, перелом, говоришь? Да твоя рука работает не хуже моей. Для каменщика соорудить такое приспособление не составило ни малейшего труда. Гипс не только снимал с тебя любые подозрения: перед убийством ты прятал в его широком разрезе нож и пакет, куда потом засовывал мешки, которыми обматывал обувь. Гениальная идея, профессиональная работа, меня не удивляет, что ты доставил нам столько хлопот.

– А убийство Робика? – спросила Ретанкур.

– Ах да. Приступ ярости. Это убийство не было запланировано на ближайшее время. Тебе пришлось поломать голову, как достать Робика. Он не жил в Лувьеке, не ходил вечером по улицам. Нет, он закрывался в своем жилище и был там не один. Сложный случай, а значит, следовало его обдумать. Но когда ты узнал, что Робик выпущен на свободу, ты понял, что он улетит, как легкий ветерок, и ты его не догонишь. Ни за что! Робик должен за все заплатить! Он тебя мучил, эксплуатировал, но главное, он без конца хлопал тебя по плечу – бил твоего брата, – больше всех, с самого детства, раз по двадцать на дню, чтобы посмеяться над твоим горбом, но ты-то считал, что он вредит твоему брату, причем в сто раз больше, чем все остальные, вместе взятые. Он был главным злодеем.

– Это его «финальное убийство»? – спросил Беррон.