На каменной плите

– Что касается того ящичка, который ты передал своей сестре и в котором, вопреки тому, что ты ей наговорил, нет никаких денег, только останки твоего брата, то я тебе его привезу, если захочешь.

– Мне надо это обдумать. Сестра могла бы захоронить этот ящик.

– Это мысль, причем неплохая. Ты с ней сам поговоришь.

– Я не понял только одно: почему Маэль сделал все для того, чтобы преступление повесили на Норбера, хотя он его очень любил? – спросил Беррон. – Украл нож, подражал походке Одноногого, наносил удары левой рукой, оставил шейный платок на теле Анаэль – это как-то слишком.

– Вот именно, это перебор, – сказал Адамберг. – Он подбрасывал улики не для того, чтобы обвинили Норбера – он и правда его очень любил, – а, наоборот, чтобы его защитить, поскольку он как умный человек хорошо знал, что избыток доказательств отведет подозрения от Норбера. Но он не знал о последних словах Гаэля. Как и о том, что мы установим, что убийца – праворукий, фальшивый левша, но, по его мнению, ножа, левой руки, платка и Одноногого хватит для того, чтобы держать нас подальше от Норбера. Все, что излишне, несущественно.

– Все равно не все понятно, – не унимался Беррон. – Почему он опасался, что обвинят Норбера?

– Потому что Маэль знал, что Норбер, как и он, страдает оттого, что с ним обращаются не так, как с другими. Знал, что в этом городке на Норбера, как и на него, смотрят как на удивительный феномен, и для них обоих это невыносимо. Знал, что от раздражения до ярости и от ярости до убийства всего два шага, поскольку сам это чувствовал. Маэль провел слишком близкие параллели с Норбером и, когда уже подготовился к убийствам, стал опасаться, как бы полицейские не обратили взгляд на Шатобриана. И он сбил их с толку.

Беррон задумчиво кивнул.

– А «финальное убийство»? – спросил Ноэль. – Последним ножом? Для кого он был предназначен?

– Я считаю, и, скорее всего, не ошибаюсь, что для хирурга, который извлек эмбрион, угрожавший жизни Маэля.

– Разумеется, – сказал Маттьё, кивнул и посмотрел на Адамберга странным взглядом, в котором смешались горечь поражения и восторг от победы коллеги. – Ты не ошибаешься, ты прав по всем пунктам. Хоть одну жизнь мы все-таки спасли.

Адамберг встал, сделал знак Маттьё, и тот надел наручники на Маэля: так Адамберг выразил коллеге свою благодарность.

Глава 47

Все вечерние газеты и другие СМИ по просьбе Адамберга были в срочном порядке проинформированы о завершении расследования: комиссар стремился как можно скорее рассеять густой туман страха и недоверия, окутавший умы жителей и погрузивший Лувьек в атмосферу подозрительности, от которой особенно страдал Норбер.

Конец вечера прошел спокойнее, и хотя всем было грустно, с души как будто свалилась тяжесть. Адамберг, вернувшись из Ренна вместе с Маттьё, отвечал, как мог, на многочисленные вопросы коллег. Когда он поймал убийцу пяти молодых девушек, это его сильно обрадовало. Но тогда речь шла о кровожадном звере. А Маэль сам носил в себе бездну страдания. И все же он причинил огромное горе, лишив жизни шесть человек. Впрочем, об одном из них Адамберг нисколько не сожалел – о Робике.

Во время расследования Адамберг постоянно держал в курсе событий свою парижскую команду, а также каждые три-четыре дня писал своему другу Лусио, старому испанцу, с которым по вечерам пил пиво под деревом в их маленьком садике. Он скучал по Лусио. Не особенно культурный, скупой на слова, этот старик был из тех, о ком говорят, что они мудры от природы. Адамберг думал о том, что сказал бы ему Лусио, как всегда предельно кратко.

Он почувствовал, что Жоан трясет его за плечо.

– Тебя не отпускает, да?

– Да, Жоан. Я недолго был с ним знаком, с Маэлем, но я его очень полюбил.

– И я тоже. Но у него совсем крышу снесло, ты сам знаешь. Поэтому скажу тебе так: он вошел в раж и уже не смог бы остановиться. Есть такие мужики, хоть с горбом, хоть без горба, хоть с зародышем, хоть без него. Он и дальше продолжал бы убивать. Потому что у него настройки слетели. Ты мне веришь?

– Да, Жоан, – повторил Адамберг, налил себе стакан медовухи и наконец улыбнулся.

– Так что уразумей одну вещь и больше не сомневайся: лучше тебя никто не разрулил бы это дело.

Хозяин трактира ушел, и Адамберг прочел только что пришедшее сообщение от Лусио:

Hola, hombre, глубоко же ты копнул ¡por la verdad![9]

Далее шли сообщения с поздравлениями от сотрудников бригады, оставшихся в Париже: некоторые из них уже почти разуверились в успешном завершении расследования.

– Жоан дело говорит, – сказал Маттьё, сев рядом с Адамбергом. – Маэль погружался в безумие.

Если бы ты его вовремя не закрыл, не думай, что он остановился бы. Ни в коем случае. Войдя во вкус – Робика он ударил ножом сорок раз, – он упорствовал бы в своем желании убивать во имя любой идеи, все равно какой. Одного человека за другим.

– Это правда, – ответил Адамберг, на этот раз уже спокойно.

– Но я не могу понять, как ты до этого додумался, – добавил комиссар с широкой улыбкой.