На карнавале истории

— Жаль, что вас не привезли раньше. Нам уже говорили, что вас привезут. Здесь сидел один из УНФ, Красивский.

— Украинский национальный фронт? Из Львова?

— Да. Замечательный парень.

Севрук потащил покурить в туалет.

— С няней осторожно. Она целыми днями играет тут с нами в домино, слушает и доносит.

— А настоящие психи есть?

— Посмотрите сами. Я не хочу говорить.

Севрук показал юмористические дацзыбао Юрия Белова.

Граф Белов, маоист, обвиняет правого ревизиониста Брежнева и его ставленника профессора Лунца в преследовании настоящих коммунистов.

Очень хорошо написанная пародия.

Ю. Белов — верующий (сейчас находится в психтюрьме).

НДП начал рассказывать о себе. Вор. В лагере вначале был сталинистом, но передумал.

Кандидат наук смотрел на меня молча — изучал.

В углу свалена куча книг. Я просмотрел и порадовался. Это как раз то, что мне надо. Стендаль, Стефан Цвейг — биографические произведения.

Севрука вызвали к медсестре: он объявил голодовку протеста против лечения. Я советовал ему не протестовать — нет смысла делать это на экспертизе.

Подали роскошный обед. Вкусная каша, неплохой компот.

После обеда все сели играть в домино. Я перелистывал математические книги Севрука.

Вдруг вызвали. Одели и… повезли в Лефортово.

До сих пор не знаю, зачем возили в Институт Сербского. На 2 часа. Видимо, одна рука не знала, что делает другая. А может, пришло новое распоряжение сверху, отменившее направление следователя на стационарную экспертизу в Институт.

Несколько дней был один, без книг. Заниматься игрой не хотелось. Попросил тот же том Толстого. Дали какую-то соцреалистическую гадость — читал надзиратель.

Пришлось поскучать.

Наконец, однажды вечером занесли койку.

«Наседка или нет?»

Заводят. По глазам, по всем движениям видно, что бывалый зэк.

— Антик? — спрашивает.

— А что это такое?

— Антикоммунист.

— Да, статья 70-я. Но на самом деле не антикоммунист. А как вы догадались?

— Да ваших легко узнать. А я за валюту. Хотят приклеить. Перевели из Бутырки. Там сидел за хищение. Я — директор магазина. Михайлович Виктор. Меня только что перевели от вашего. От Ильи. Поэт.

— Илья? Москвич?

— Да.

— Габай?

— А ты что, знаешь Илью?

— Слышал (упоминание об Илье насторожило. «Наседка»?). Он приятель Якира и Кима?

— Да. Ким — певец.

Михайлович стал по памяти читать стихи Габая. Видимо было, что Габая он очень любил.

Поразило, что помнил даже большие поэмы. Кое-что я читал ранее в самиздате, например, поэму о Юдифи.

Уверенность, что передо мной «наседка», уменьшилась. Специально дрессировать «наседку» на поэзию? Вряд ли.

Он тоже присматривался ко мне и осторожничал. Когда узнал, что я из Инициативной группы, оживился.

Законы и все юридические тонкости знал на зубок. Объяснил, что мне проведут амбулаторную экспертизу, «пятиминутку». Врачи приедут в тюрьму.

— Не хотят, чтобы о тебе знали в лагерях и по психушкам.

Политика его не интересовала. Зато о литературе знал много.

Его отец — один из деятелей французской компартии. Специалист по политэкономии. Приехал в СССР помогать строить социализм. Вовремя сообразил, с чем имеет дело. Сам начал понижать себя в чине. Уехал в Среднюю Азию. Работал бухгалтером. Так удалось избежать ареста, обвинений в шпионаже и троцкизме.

Сына оставил у какого-то партийного босса. Виктор привык к роскошной жизни. Потом вернулся отец. Стали жить бедно. Вкус к сладкой жизни остался и привел Виктора в лагерь. После лагеря решил воровать законно. Окончив Торговый институт, стал директором магазина. Из Министерства торговли ему подбрасывали дефицитный товар, за который он брал двойную цену. Делился с благодетелями из Минисетрства, с продавцами (не дашь — донесут). Да и ОБХСС надо дать. И «народному контролю». Но на жизнь хватало.

Кампания из Министерства попалась. Возникло «дело Флиорента». Там и патологический секс, и хищения, и взятки. Попались из-за отказа дать начальству из Совета Министров «на лапу».

Группу Флиорента посадили. Так как Михайлович — умный человек, то никакой связи у него с Министерством не обнаружилось.

Жил очень богато, на всю катушку. Посещал закрытые магазины, отдыхал в «правительственных» санаториях, смотрел фильмы для «слуг народа».

Все его друзья — «торгаши», как он пренебрежительно их называет, — составляют особый слой москвичей (вместе с советской богемой, детьми советско-партийных босов). Почти все в их кругу решается телефонными звонками.

Все дни наши в тюрьме были заполнены рассказами о «сладкой жизни». Многое я знал ранее. Но техники связей, блата, хищений, мошенничества не знал. Оказывается, если бы Остап Бендер ожил, то быстро смог бы добыть свои миллионы.

Хочешь добыть билет на «Сладкую жизнь» Феллини или «8 с половиной» — звонишь администратору:

— Товарищ Иванов? Это из Министерства, Петров. Товарищ Сидоров хочет 10 билетиков в 15 ряд. Как нет в 15-м? Сорганизуйте! Мой секретарь зайдет.

Важно не указывать чина, важно сказать жаргонное партийное словечко «сорганизуйте», заменить билет «билетиком» и указать ряд.