На карнавале истории

Конференция окончилась смехом, но партия запретила публиковать выводы: это могло поссорить СССР с Ким Ир Сеном. Тут уж не до смеха.

В это время по соседству с нами появилась строго засекреченная биокибернетическая лаборатория под руководством Кия и Колесникова.

Раньше они входили в отдел Амосова. Я был еще студентом, когда меня познакомили с ними. У них возникла идея снимать биотоки с какого-нибудь органа здорового человека и передавать их на соответствующий орган больного человека, после чего он сможет, например, двигать парализованной ногой. Таким же способом удастся лечить импотенцию. В своих мечтах они шли дальше: вводить электроды в мозг и с помощью радиосигналов управлять поведением человека. Однажды я прочел о подобных опытах американского ученого Дельгадо. Показал Кию. Они пошли в ЦК партии, показали статью и объяснили, что американцы смогут найти метод радиоуправления массами людей и мы не должны от них отставать. Секретарь ЦК по делам науки отдал соответствующие распоряжения. Серьезные ученые нашего института пытались охладить пыл молодых энтузиастов, составить осторожный план работы, научно обоснованный. Но напор Кия и Колесникова, поддержанный ЦК, был настолько силен, что оба «ученые» получили автономию в отделе биокибернетики. Они стали вести интриги против Амосова, против его сотрудников. Дело доходило до борьбы даже за туалет. Наконец Амосову удалось выгнать их из отдела. Они создали самостоятельную лабораторию. Работа лаборатории была окутана тайной. Даже простые техники почти не говорили с нами (наши лаборатории находились рядом). Начались интриги против нашей лаборатории. Заведущему нашей лаборатории Антомонову было трудно с ними бороться: он не обладал заслугами и чинами Амосова. Да и плести контринтриги он не очень умел, хоть и пытался.

Над нами нависли тучи.

В это время к нам поступил на работу молодой техник. Он был кандидатом в члены партии. Я был комсомольским деятелем, и потому он попросил меня уладить его несколько запутанные дела с поступлением в партию. Я осторожно расспросил его и увидел, что это честный, наивный парень.

Я спросил его прямо:

— А зачем тебе это нужно?

— Не нужно. Просто уговорил парторг в армии.

Я осторожно напомнил ему о Сталине, о Хрущеве. Он понял и попросил помочь отделаться от высокой чести быть членом партии. Это оказалось нетрудно (хотя небольшие неприятности у него все же были потом).

Однажды по институту разнесся слух: будут проверять работу лаборатории Кия и Колесникова. Антомонов вошел в комиссию.

Оказалось, что лаборатория эта заключила договор с Министерством обороны и под честное слово закупила на огромные суммы множество приборов. (Один из них впоследствии перекочевал к нам — суперсовременный спектроскоп, купленный за большие деньги в ФРГ. Мы спрашивали у сотрудников Колесникова, зачем он был им нужен. Оказалось, что прибор купили на всякий случай, была идея, что с его помощью будут исследовать какие-то излучения тела. Какие — никто не знал.)

Комиссия установила, что, пользуясь секретностью, Кий и Колесников писали нелепые статьи, переполненные военными грезами. Эти статьи читали только чины армии. Понимали они только грезы, а всю научную муру оставляли исполнителям.

После проверки было проведено совместное профсоюзное собрание нашей и их лаборатории. О выводах комиссии нам не говорили.

На собрании обсуждались интриги их руководства, всевозможные подлости, которые они делали нам и амосовцам. Нас поддержали их рядовые сотрудники.

На собрании присутствовал представитель от партбюро института, человек явно не глупый и, кажется, честный. В конце собрания он подытожил все наши обвинения и предложил слить лаборатории.

Затем произнес:

— Сейчас проведем закрытое партийное собрание. Коммунистам остаться.

Все чуть не рассмеялись — остались только те, кого только что громили (единственный наш член партии давно уже перешел в другой институт; сотрудники уговаривали меня поступить в партию, т. к. нехорошо, что в лаборатории нет ни одного члена партии, но я отказался).

Наш техник подошел и поблагодарил меня:

— Спасибо, что сейчас я не с ними.

Кия и Колесникова, а также парторга Бухарина выгнали из лаборатории «за авантюризм в науке».

*

Я сблизился с несколькими бывшими сотрудниками Колесникова.

Один из них рассказал мне о порядках, царивших у них.

Однажды его вызвали Колесников и Бухарин.

Колесников спросил: «Вот ты часто встречаешься с этим жидом — X. Разве у тебя нет друзей среди русских и украинцев?»

— А какое значение имеет его национальность? Он интересный ученый.

— Евреи в науке всегда работают только на себя. Например, даже у Эйнштейна не было своей научной школы. А Ландау?

Парторг только поддакивал.