На карнавале истории

«Кибернетический» миф все более вытесняет в СССР миф «социалистического рая». Прогресс ли это? Поклонялись камням, затем предкам и животным, затем Афродитам и Зевсам, наконец Христу. Пришли к выводу, что не нужно поклоняться — и стали поклоняться прогрессу, рабочему классу, вождям. Теперь — формулам, машинам. Вначале шла линия восхождения — к Христу, затем линия нисхождения — к «научному язычеству», магии. Не случайно поклонение формулам переплетается нередко с традиционным оккультизмом, черпающим идеи из древней магии, каббалы и прочее.

Как-то мы с женой познакомились с профессором ботаники К. Привлекло к нему его парадоксальное мышление. Марксизм он относил к разряду мистики (к другим видам мистики профессор относился скорее положительно). Диалектику предлагал заменить полиалектикой.

Я пытался выяснить, что означает сей термин, но К. отвечал метафорами.

В те времена встал вопрос о существовании генетики в СССР, и я спросил его, как он относится к Лысенковизму.

— А что это такое?

— Течение в ботанике.

— Такого я не знаю.

После моих напоминаний «шутник» вспомнил:

— Я не психиатр. Это какое-то заболевание, в них я не разбираюсь. Недавно в Академии наук защищал диссертацию один ботаник. После его доклада я объяснил собравшимся, что изучал в свое время черную и белую магию и считаю, что докладчик действительно сказал нечто новое, но не в ботанике, а в магии.

В начале наших споров с К. мы с Таней только начали «узнавать» историю советской науки, поэтому парадоксы профессора нас занимали.

Он любил рассказывать анекдоты из лысенковской практики, рассуждать о важности введения категории цели в физику, критиковать Эйнштейна с позиций теософии. Неплохо знал он украинскую историю, поэзию и прозу. После встречи с ним я познакомился с некоторыми теософами Киева. Среди нелепых теософско-йогических фигур было интересно видеть и слушать глубоко мыслящих людей. Их было немного — умных, но они давали пищу для размышлений о проблемах, ранее мне не знакомых.

От большинства теософов отталкивало приятие ими действительности в виде ступеньки, трамплина к теософическому раю. Жена К. однажды, выслушав мои гневные тирады о преследованиях украинской культуры, рассказала притчу.

… Дьявол увидел, как крестьяне обрабатывают землю. Из зависти к их солидарности в труде он набросал на поля камни. Крестьяне по внушению Ангела, явившегося им на поле, собрали камни и сложили из них храм Божий. Так люди даже сатанинское Зло превращают в Добро.

Я зло рассмеялся (20 деятелей украинской культуры были в это время осуждены в лагеря, и у меня поэтому поубавилось оптимистических надежд):

— Вы забыли продолжение… Построив храм, крестьяне вошли в него и воспели хвалу Богу. Но посреди песнопения они услышали издевательский хохот Ангела — то был Сатана. Крестьяне бросились к нему с поднятыми кулаками, но дверь храма была заперта…

Они построили Храм-тюрьму, «хрустальный дворец» Достоевского.

— Леня, как вы можете жить с таким апокалиптическим пессимизмом?

Она выдала тайну их «теософии»: им нужно спрятаться от мерзости нашего времени за идеологическими галлюцинациями, и они прячутся, используя христианство, теософию, марксизм, кибернетику, любые достижения человеческой мысли в качестве розовых очков, через которые они смотрят на мир. В ушах у них тоже фильтры и трансформаторы, превращающие вопли ближних в «музыку сфер».

Но не сладость, не патос-патока парадоксалистской философии теософско-ботанического профессора окончательно оттолкнули нас от него.

Как-то К. дал нам почитать свои стихи. Оказалось, что ученый давно уже пописывает украинские стишки под псевдонимом До-го. Стишки сюрреалистические, помесь соцреализма и теософско-украинского пафоса. Но дело даже не в художественной фальши. Оказалось, что перед нами один из палачей украинской культуры 20—30-х годов, партийный попутчик, «прыплентач», критик До-го.

Их было несколько наиболее ретивых палачей — писатель Микитенко, критик Коряк и поэт-критик До-го.

Микитенко, истребляя украинскую литературу и литераторов, погиб на боевом посту критика-доносчика — покончив с собой, почуяв, что скоро придут и за ним. (Он имел несчастье сражаться в 37-м году в Испании. Почти все советские участники испанской гражданской войны оказались «врагами народа», даже пожиратель испанских троцкистов сатирик Михаил Кольцов.)

Коряк таинственно исчез — видимо, где-то в лагерях Сибири.

Самым умным оказался До-го — он превратился в ботаника К., сообразив, что идеологом быть опасно, даже «прыплентачем».

Но и новая его профессия оказалась сомнительной: после войны возобновились атаки на генетику. К. опять успел спастись, уйдя подале от «горячих» точек науки.

Ныне он может думать, что хочет (в узком кругу знакомых). Полиалектика спасает его не только от необходимости думать о ближних (он хорошо знал украинского ученого, критика Евгения Сверстюка, который ныне находится в лагере), но и от возможных угрызений совести по поводу собственных преступлений перед украинским народом.

Я пишу об этом потому, что мало кто хочет помнить о прошлом, особенно у нас, в СССР.