На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Глухо, как бы выстукивая молотком, работали турецкие пулеметы, а наши старались их перегнать быстротой темпа стрельбы. Поднявшись на ближайшую высоту, я увидел цепи 1-го и 2-го батальонов. Они сошлись с противником на 1000 шагов и находились под разрывами сотен шрапнелей. Увидев, что сейчас наступил момент для атаки, подполковник Квартовкин приказал батальону приготовиться к делу. Три роты должны были следовать в цепи, а четвертая в резерве.[202] Я с пулеметами отправился вперед к разведчикам, где по заданию должен был занять позицию и ждать подхода цепей. Через несколько минут я был опять под трескотней назойливых пуль. Вот одна щелкнула под самым ухом, другая впилась в землю перед носом. Полевая сумка с картами оказалась простреленной. Добежал до складки местности; у обрыва пулеметы изготовились к бою. Нас противник пока не видел. Но вот стрельба участилась. Противник заметил приближавшиеся ко мне наши цепи. Поднялся настоящий свинцовый ливень, от которого, как мне казалось, не было никакого спасения.

Я открыл огонь. Без всяких поправок струя пуль ложилась по самым окопам противника. Цепи пробежали мимо нас и скрылись за обрывом. Мои пулеметчики вошли в боевой экстаз. Они выпускали ленту за лентой. Один раз лишь пришлось сделать перерыв ради замены воды в кожухах.[203] Турки против нас почти притихли. Приближалась критическая дистанция. Послышалось «ура». 13-я рота пошла в штыки.

Я уже хотел сняться с позиции и последовать вперед, как был остановлен криком солдата, бежавшего к нам со стороны левого фланга.

– Командир батальона приказали вам помочь четырнадцатой роте, – доложил он мне, запыхавшись.

Я с взводом бегом направился влево по краю обрыва. Пробежав шагов 400, я увидел внизу, в глубокой лощине, залегшую в камнях 14-ю роту. Она находилась под убийственным ружейным и пулеметным огнем.

Левее ее двигалась 15-я рота, впереди которой окопов противника не было видно, но над нею все время появлялись белые шрапнельные дымки. Я решил остановиться и немедленно открыть огонь по противнику, занимавшему позиции на противоположном скате лощины.

Лишь только успел я скомандовать прицел, как над нами затрещала масса пуль. Они неслись непрерывным роем, и в вихре их шума мой голос оказался бессильным. Я понял, что мы попали под пулеметный огонь. Еще момент этой ужасной трескотни, и я среди пыли от рикошетных пуль увидел, что наводчик 1-го пулемета Каюдин, сидевший на седле треноги пулемета, упал. Его помощник пулеметчик Щибря выпустил коробку с патронной лентой и, взмахнув руками, свалился как подкошенный. Наводчик второго пулемета Блажчук свесил правую руку, из которой сочилась кровь. Второй номер Кленов лежал у пулемета, и на его груди виднелось кровавое пятно. Унтер-офицер Свинолупов с перебитой ногой старался ползком скрыться за камнем. Наверное, я тоже подвергся бы ранению, а может быть, и смерти, если бы не камень, за которым я скрылся. Вихрь пуль в момент прекратился. Противник перенес огонь опять на роту. Я высунулся из-за камня. Мои пулеметы стояли без прислуги и молчаливо смотрели вперед, а вокруг раздавались стоны раненых. Рота по-прежнему оставалась в камнях, расстреливаемая противником. Всмотревшись в окопы последнего, я ясно увидел четыре их пулемета, безостановочно строчившие по роте. В бинокль я заметил их офицера, стоявшего во весь рост в плаще и в лакированных сапогах.

Минута была тяжелая и полная ответственности перед полком, перед людьми и перед своей совестью. Чувство страха, которое до того охватило меня, сменилось злобой и местью к врагу.

– К бою, к пулеметам! – не своим голосом крикнул я.

Из-за камней зашевелились люди. Их оказалось всего четыре человека, но и этих молодцов было достаточно для начала стрельбы. В несколько секунд они оказались у машин.

– Десять (высота прицела) по турецким пулеметам огонь, – скомандовал я.

Как ни тяжела была обстановка, но как приятно было мне вновь услышать трескотню своих пулеметов. Еще приятнее оказалось мне вести наблюдения за нападением. Прицел оказался поразительно точным. В продолжение целой минуты турецкие пулеметы были в пыли, поднятой нашими пулями. В бинокль я отлично видел, как прислуга турецких пулеметов мешкалась, падала, заменялась, а мои опытные наводчики унтер-офицер Скляров и ефрейтор Покорный все время поливали их окопы свинцовым дождем. Огонь турок окончательно утих, а поднявшиеся цепи 14-й роты быстро приближались к ним. Мимо нас бегом прошла резервная рота. Еще одна минута стрельбы, и турки, подобно испуганному муравейнику, стали выскакивать из окопов и бежать в тыл. Я поминутно увеличивал прицел, пока расстроенные и поредевшие цепи противника не скрылись за горизонтом высоты.