Огонь все усиливался, и через полчаса вся местность около нас и далеко вправо и влево рокотала от непрерывной оружейной и пулеметной стрельбы. Над нами все чаще и чаще стали посвистывать пули. Разведчики доносили, что противник ведет перед ними накапливание большими силами. Начальник команды просил поддержку, так как он за ограниченностью сил не мог ночью занять всех высот. Ему из 6-й роты был послан взвод. Роты заняли позицию в ожидании противника. Шагах в шестидесяти от штаба батальона за лощиной стояла 6-я рота. Я приблизился к ней и увидел, что ее командир поручик Арсенашвили был не в духе и распекал за что-то своего фельдфебеля. Когда поручик отпустил последнего, то я подошел к нему. Поздоровавшись, мы разговорились, и я узнал причину скверного расположения духа поручика. Оказалось, что он, двигаясь к 4-му батальону и не зная пути, проблуждал с ротой целую ночь и прибыл к нам лишь к самому рассвету. Вдобавок ротные вьюки с продуктами по оплошности фельдфебеля остались где-то в тылу.
Спустя минут десять связь от командира батальона сообщила поручику Арсенашвили, чтобы он занял участок 13-й роты, так как последняя снимается и куда-то уходит. Когда мы поднялись немного вверх, то 13-й рота, свернувшись, двигалась вниз в сторону 15-й роты.
Стрельба с левого фланга стала уже доноситься восточнее левофланговой высоты. За туманом, окутавшим подошву высоты и долину реки, нам ничего не было видно, но оставалось предполагать, что сотня казаков под давлением турок отошла назад.
Лишь только 6-я рота заняла позицию, как со стороны разведчиков послышалась учащенная стрельба. К фронту роты все время подходили и подносились раненые. Вдруг, выделившись из их числа, к поручику Арсенашвили подошел прапорщик Канделаки, командир взвода 6-й роты, посланного на поддержку к разведчикам. Лично я его не знал, так как он прибыл в полк всего за несколько дней до нашего ухода из Мамахатуна. Нервное лицо немолодого офицера было бледно, а голос его дрожал.
– Вы что, прапорщик, ранены? – спросил его командир роты.
– Никак нет, – ответил прапорщик.
– Да как вы смели оставить свой взвод! – крикнул на него Арсенашвили; в ответ Канделаки что-то пробормотал. – Так значит, вы, прапорщик, в тяжелую минуту оставили своих людей. Убирайтесь вон с моих глаз! – крикнул еще сильнее на него поручик. – Прапорщик повернулся и намеревался было идти в сторону разведчиков. – Нет, не туда, – остановил его криком Арсенашвили. – Там место для храбрых, а вы извольте отправиться к командиру полка и доложите ему, что я вас, как труса, выгнал вон из роты!
– Господин поручик, я… я…
– Прапорщик Канделаки, немедленно отправляйтесь, куда я вам приказал, а не то я за себя не ручаюсь! – кричал уже не своим голосом окончательно вспыливший поручик Арсенашвили.
Прапорщик медленно поплелся в тыл и скрылся за первым бугром. С тех пор его я в полку больше не видел.
Но вот, отстреливаясь, шаг за шагом к нам стали подходить разведчики. Лишь только они влились в цепь 6-й роты, как шагах в 600–700 на высотах показались цепи противника. Их метким огнем отбросили назад. Через минуту они опять показались, и опять были отброшены. Их было уже достаточное количество побито, но они повторили попытки еще несколько раз. Один их смельчак все время шел впереди своих, но вдруг перед ним появился блеск и послышался взрыв, после чего он, вскинув руки, упал. Мы поняли, что наша пуля угодила турку как раз в ручную гранату, привешенную к его поясу.
Молчавшая до того артиллерия противника повела по полку огонь несколькими батареями. В седьмом часу бой был в полном разгаре. Противник на всех участках перешел в наступление. Понимая, что в любую минуту я мог получить приказание помочь огнем одной из рот, я пошел вниз к своим пулеметам. Спустя еще четверть часа противник начал обстреливать нас фланговым артиллерийским огнем с высоты, что находилась против нашего левого фланга и которая была им удержана вчера вечером. Я увидел в бинокль, что высота вся была изрыта окопами, и по ней вниз на восток, в обход нашего левого фланга, спускались пехотные цепи противника. Фланговый артиллерийский огонь с этой высоты стал наносить нам чувствительные потери. Он бил по лошадям, порвал телефонную связь и очень препятствовал выносу раненых. Видя создавшуюся обстановку, подполковник Квартовкин решил отойти на высоты, что находились восточнее плато, на которых мы вчера перед вечером задержались на некоторое время. Этим отходом достигалось следующее: батальон отходил на линию полка, избегал поражения фланговым огнем и на некоторое время выходил из-под ударов противника со стороны левого фланга. Для планомерности отхода подполковник приказал мне и команде пеших разведчиков отойти на назначенную линию с таким расчетом, чтобы мы обеспечили будущий левый фланг батальона.