На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Но все это было лишь в первое время. Не прекращавшаяся и все время увеличивавшаяся агитация, с благословением Временного правительства, постепенно начала приближаться к поставленной большевиками цели разрушения фронта. Их тактика была рассчитана на то, чтобы разубедить солдатскую массу в необходимости дальнейшего ведения войны. Опасения солдатских масс относительно противника были развеваемы тем, что якобы и последний был против войны. В подтверждение чего приводились случаи прекращения противником стрельбы, выставление им всевозможных плакатов и установившееся на фронте братание. Против этого по долгу совести восстал офицер. Но его бесхитростные слова о долге перед Родиной побивались новейшими аргументами: «Мир без аннексий и контрибуций».

– Товарищи, – раздавалось с трибуны, – бросайте окопы, где вас ждет только или пуля, или вша. Идите домой делить землю!

– Не слушайте ваших офицеров, этих приспешников старого режима. Они братья буржуев, триста лет ливших вашу кровь.

Особенно разлагающе на фронте действовало подходившее из запасных частей пополнение. Они часто приходили без офицеров, разогнав или перебив их в пути. Это были не что иное, как разбойничьи банды, с явно грабительскими замашками, вкусившие уже прелесть лозунга «Грабь награбленное».[252]

День за днем приближалась Россия к неминуемой гибели, но это обстоятельство, кажется, кроме офицера, никого не смущало. Всеми владело одно беспокойство – лишь бы революция не оказалась в опасности.

Как противно мне было сидеть в вагоне второго класса, битком набитом офицерами и военными чиновниками. От бесконечного курения и говора у меня начала болеть голова.

По какому-то мановению дьявольской руки все перевернулось, исказилось и вымазалось до неузнаваемости, несмотря на то, что от начала переворота прошло всего около двух недель.

Странная психика человека: кажется, половина его душевных функций построена на подражательности. Из чувства подражания он делал то, что, по его же глубокому убеждению, было ему противно. Мне вся действительность представлялась так, как будто мы все неожиданно попали в вонючую трясину и в то же время делали вид, что нас это положение ничуть не смущает. Вот уже большинство из нас до колена погрузились в липкую, зловонную грязь: каждому хочется скорчиться от отвращения и ужаса. Но многие строили лицемерно приятные лица и жалкими устами лгали, что все совершившееся им приятно.

– Помилуйте, господа, – чуть не кричал какой-то капитан. – Ведь революция находится в первоначальной эре развития. Весь процесс ее есть не что иное, как грандиозное строительство новой жизни, благоприятные результаты которой не замедлят сказаться.

– Откуда вы набрались, капитан, такого красноречия? – послышался голос сидевшего против офицера.

– Я вам говорю про начавшийся упадок, про разложение, про приближающуюся с полным размахом катастрофу, а вы поете революции любовную серенаду.

– Очевидно, вы не понимаете сущности наступившего момента, – улыбаясь, продолжил капитан. – Вы хотите судить о красоте архитектурной постройки, с которой еще не сняты леса. В муках, В муках, предназначенных самой природой, рождается новая Россия.

– Мы с вами начинаем говорить на разных языках. – загорячился оппонент капитана. – Если вы с улыбкой сравниваете вылезшее наружу хамство, безудержную расправу черни, убийства, грабежи, поджоги, с муками предстоящих родов, так необходимых России, то я вас отказываюсь понимать. Я уверен, что в этом случае в вас говорит не ваше внутреннее убеждение, а одно лишь желание подтасоваться под создавшуюся печальную всероссийскую обстановку.

Разговор начинал принимать обостренную форму. Очевидно, желая смягчить тон, один полковник заметил:

– Перемелется все, и мука будет.

– Удивляюсь, господин полковник, на какую муку вы рассчитываете? – раздался бас лежащего на верхней полке офицера.

– Не нужно быть кудесником, чтобы предсказать, что весь кордебалет Временного правительства при участии Совета солдатских и рабочих депутатов окончится кровавой междоусобицей, которая зальет Россию новыми потоками крови.

В открывшуюся дверь вагона вошла маленькая фигура в солдатской шинели с лицом, свидетельствующим о семитском происхождении. На правом рукаве фигуры была красная повязка с какими-то буквами, что являлось знаком отличия какой-то исполняемой им должности. Под мышкой фигура держала туго набитый портфель, а в руках какой-то металлический прибор. Очевидно, для пробивания проездных билетов.

– Господа офицеры, прошу приготовить ваши билеты, – проговорила фигура и приступила к контролю. За ней следовало в почтительных позах несколько кондукторов.

– Слушаюсь, господин комендант, – отвечали по-воински кондукторы на все распоряжения фигуры.

Окончив проверку наших билетов и коротко приложив руку к козырьку, фигура удалилась в следующее отделение вагона.

– Что это за птица? – задал полковник вопрос.

– Один из архитекторов новой строящейся России. Вы не смущайтесь, господин полковник. Пока леса еще с постройки не сняты.