На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

– Так точно. Перед отъездом был у вашей матушки, она шлет вам свое родительское благословение и гуся к праздничку.

– Постой, Мустафин, когда же ты выехал из Тифлиса?

– Восьмого декабря с воинским поездом.

– Да что ж с твоим гусем стало; наверное, он успел уже протухнуть.

– Никак нет, гусь копченый, a кроме него и других гостинцев привез я вам и письмецо, написанное вашей матушкой, – Мустафин стал бережно вынимать из своего вещевого мешка и еще из какого-то кулька один за другим пакеты.

– За бутылку коньяку боялся все время, как бы не разбилась, – опасливо вытягивая ее из каких-то тряпок, говорил Мустафин. – Нет, цела, извольте, ваше благородие.

– А где ж ты до сих пор болтался, Мустафин, если ты восьмого выехал из Тифлиса? Наверное, в Карсе сидел?

– В саму кашу угодил, ваше благородие. Пять дней прятался от турок в Новоселиме.

– Как же это ты налетел на них? – с интересом спросил я.

– В Карсе на вокзале между ребятами пустился слух, что Ольты забрал турок и идет на Карс. На ночь мы с поездом тронулись дальше. Из Новоселима вдруг кричат нам: «Спасайтесь, кругом турки». Я с вещами бежать в село. Там все шло коромыслом. Мужчины мечутся, бабы, дети ревут. Несколько фургонов пустилось на Олухлы, а через полчаса вернулись назад. Там уже «сидел» турок. Повозки с ранеными, прибывшие из Сарыкамыша, бросились врассыпную. Я вижу, дело пахнет гарью, да к одному мужику в хату: «Спрячь меня куда-нибудь, все равно ненадолго, скоро наши подойдут». Мужик ввел меня в какой-то заброшенный хлев, прикрыл его досками и забросал навозом. К утру поднавалили турки. Кричали, ругались по-своему, пообъели все село и пошли дальше на Сарыкамыш. Я хотел было вылезти, а мужик, как будто раскапывая снег у хлева, шепчет: «Сиди и не рыпайся». Войско ушло, а комендант остался с ротой, злой как пес. Просидел я так больше двух дней. К вечеру мужик отворил хлев: «Ну, вылезай, кубинец, турки дали чесу. Набили им ляжку под Сарыкамышем. К нам казачки подходят». Я просидел еще дня три. Перед отъездом слышал, что в одном из обозов, бежавших из Сарыкамыша, находился фельдфебель 7-й роты Крупенко. Когда он узнал, что турки вошли в Новоселим, то, спрыгнув с повозки, бросился бежать, но с раненной ногой далеко уйти не мог. Его нашли замерзшим в нескольких верстах от села.

– Так, так, Мустафин, значит, ты был в хорошей переделке, да еще с гусем. А когда ты прибыл в Сарыкамыш?

– Да сегодня утром, ваше благородие. Я бы днем еще мог приспеть в полк, но мне сказали, что кубинцы пошли на Караурган, и только на шестой версте встретил наших обозных и узнал от них, что полк на Бардусском перевале.

– Спасибо тебе, Мустафин, за гуся, а Крупенко мне очень жаль, бравый был фельдфебель. Ступай, молодец, в команду.

День 24 декабря был ясный, солнечный. Большинство из нас хотели отоспаться за минувшую холодную ночь. К вечеру пронесся слух, что завтра выступаем по направлению села Бардуса. Это обстоятельство нас особенно не радовало, так как пришлось бы двигаться без обозов, по тем местам, где прошли турки. Однако через час это было опровергнуто. Сочельник мы встретили тихо, едой и питьем поделились, как Бог послал. Своего исторического гуся пришлось разрезать на много кусков. Прибывшие из Сарыкамыша сообщили, что в церкви была служба. Это был для нас первый церковный звон после боев.

В ночь погода начала резко меняться. Подул с севера холодный ветер, небо заволокло тучами. Это предзнаменовало снежный буран со всеми неприятными последствиями для нас. Сила ветра способна была сбить человека с ног, а снежные вихри заметали всякие следы дорог, засыпая овраги и всякие изгибы местности сугробами глубокого снега. Движение в это время по горам одиночным порядком считалось опасным. Были случаи, когда люди и кони заносились окончательно, и только весной при таянии снега находили их останки.

К началу рассвета сила ветра достигла, выражаясь поморски, чуть ли до двенадцати баллов. Палатку мою давно я приказал сложить, иначе ее грозило унести, как клочок бумажки. Костры пришлось оставить, так как стоять около них делалось невозможным. Тысячи искр подобно огненному дождю неслись в пропасть и там угасали в темноте. Наступивший дневной свет напоминал сумерки, а от массы несущегося снегами мы с трудом видели один другого.

Чтобы хоть немного укрыться от ветра, я спрыгнул в одну из снежных ям, вырытую людьми для ночлега. В ней сидели несколько офицеров и между ними полковник Херхеулидзе.