На килограмм души (сборник)

Присутствие еще одной дамы – Вероники – удерживает меня от честного выражения всех своих эмоций по поводу этой дороги и того, кто ее прокладывал. Если есть на свете ад, то над вечной пыткой для этого горе-мастера не надо долго думать – пусть просто вечно едет по такой дороге.

Нет, я не говорю о том, что ее рельеф представляет из себя уменьшенную копию самых известных горных массивов планеты – хотя мог бы. Не говорю я и о том, что за каким-то дьяволом дорога по совершенно равнинной местности представляет из себя график невероятно сложной математической кривой – хотя я и тут не погрешил бы против истины. Все это привычные атрибуты российских дорог. Вероятно, на это существуют особые ГОСТы, нарушать которые дорожники не имеют права.

Но кто додумался сделать дорогу такой узкой – строго в одну колею, при таких высоких деревьях, которые жмутся к дороге вплотную и таком количестве крутых поворотов?! Видимость – не то, что нулевая, а отрицательная, если такая бывает.

Ехать по такой дороге приходится с черепашьей скоростью, чтобы избежать аварии или, на худой конец, не превращать ее в катастрофу.

Но если когда-нибудь найдется идиот, который будет очень спешить на тот свет… Не зря ведь говорят: «беда беду призывает». А две российские беды всем хорошо известны.

Додумать я не успел. Последнее, что врезалось мне в память, это зеркальные очки на круглой бритой голове, торчащей из-за руля вылетевшего навстречу джипа.

Чудовищной силы удар.

Темнота.

* * *

Я был в полном сознании – это удивляло. Глаза закрыты. Сейчас я их открою и увижу… Что? Белый больничный потолок или свет в конце тоннеля? А еще варианты есть? Стоит проверить.

Открываю оба глаза одновременно, разом и широко. Вижу свои руки с побелевшими от напряжения ногтями. Вижу зажатый в них шар. Чувствую впившиеся мне в плечо пальцы Ники.

С остервенением бросаю шар на землю. Хочется материться, долго и грязно. Вместо этого поворачиваюсь лицом к Нике и прижимаю ее к себе. Ничего не говорю.

Так мы стоим довольно продолжительное время, потом у Вероники, видимо, устают ноги и она, освободившись от моих рук, садится прямо на землю. Я сажусь рядом с ней. Мы ничего не говорим так долго, что молчание становится неуютным и тягостным. Я начинаю торопливо размышлять, с чего бы начать разговор, лишь бы прогнать эту тишину. Но Ника начинает говорить первой.

– Что это было, Костя? – ее голос тих и лишен эмоций. Даже вопросительная интонация почти не слышна. – Только не говори, что не знаешь, пожалуйста. Если не знаешь, придумай что-нибудь. Но объясни мне, что это было. Пожалуйста.

Так. Чего нам здесь точно не надо, так это истерики. Я все годы пребывал в твердой уверенности, что истерике подвержены все женщины, за исключением моей Вероники. Но готов был поспорить, что сейчас она от нее недалека. А я, между прочим, совсем не психолог, и методикам вывода женщин их этого состояния не обучен. Говорят, в таких случаях помогает пощечина, но я знаю, что не смогу ударить Нику. Придется плыть по течению, то есть просто делать то, что она просит.

– Похоже, наше предположение о четвертом варианте оказалось верным. Нам показали наше будущее, – я спохватываюсь. – Точнее, один из возможных его вариантов. Который мы теперь сможем благополучно избежать, за что мы должны поблагодарить этот славный шарик.

Ника отблагодарила «славный шарик» таким взглядом, что если бы он обладал хоть малейшей чувствительностью, в мгновение ока зарылся бы в землю.

– Ты действительно думаешь, что мы должны были сегодня погибнуть?

В последний момент я остановил готовое сорваться с губ «понятия не имею».

– Ты знаешь, скорее всего, нет. Думаю, мы просто присутствовали на сеансе ужастика с собой в главных ролях.

– Терпеть не могу ужастики! – Ника слегка покривила душой.

– Исходя из всего вышеизложенного и нами испытанного поступило следующее предложение, – продолжил я. – Шарик больше не крутим, везем его в город и завтра сдаем в какой-нибудь научный центр. Пусть разбираются.

– Можно немного скорректировать ваше предложение? – язвительным тоном (хорошо!) осведомилась Вероника.

– Прошу Вас, коллега!

– Шарик действительно больше не крутим – как тебе вообще в голову такое могло прийти? – и ни в какой город его не забираем. А выкидываем к ядрене фене!

Ого! Такое выражение из уст моей жены может быть приравнено к самой грубой площадной брани. Впрочем, я могу ее понять.

Мне все же удалось убедить Нику отдать шар в руки ученых. Дело в том, что я сильно усомнился в его земном происхождении. А если так, то самим фактом своего существования он является важнейшей находкой для человечества. Не говоря уже о том, на что шар способен, ведь весьма возможно, что мы испробовали на себе далеко не все его функции. Мы, кстати, об этом не сильно жалели…

В конце концов мои слова о долге перед человечеством убеждают Веронику. Или ей просто надоедает со мной спорить.