— Ты боишься постареть, Раф! Вот у тебя лысинка наметилась, вот это больше всего тебя терзает, а не страх Божий. Ты каждый день об этом думаешь, коллагеновым кремом свои морщинки разглаживаешь, зубы полируешь. Но ты все равно будешь стариком. И противным, я скажу тебе, стариком — визгливым старикашкой с ярким галстуком. И никто твои мощи не согреет в постели, и будешь ты слушать песни о любви и рассматривать журналы с мальчиками, вытирая слюну отдушенным платком. Уж лучше бы ты завел себе старуху:
Рафик взорвался:
— А я знаю, почему ты такой злой, Олег! И вот Андрей, наш психоаналитик, тоже это понял. Ты понял, Найтов, да?! Он меня ревнует! Это хорошо. Значит, любит. Ведь ты любишь меня, Мамонов?
У Олега задрожали руки, он растерянно посмотрел на Рафика, потом на солдата и проглотил слюну. Солдат опять усмехнулся:
— Я вне игры, ребята…
Пианист сделал вид, что не расслышал последней фразы, и, хлопнув в ладоши, сказал:
— Пора нам переместиться в пространстве и сменить декорации. Приглашаю всех в мой сад!
Рафик подошел к окну и вдохнул полной грудью свежий воздух, проспиртованный головокружительным жасмином. Несколько белых лепестков при легком дуновении ветра упало на ржавый подоконник. Солнце плавится в зеркалах, и сад дышит, сад живет! Боже, что за лето! Что за день! Просто благословенный день! В минуты такого пышного летнего солнцестояния, честное слово, не знаешь, что еще можно просить у Бога, точнее, просить — просто грех. Хочется только благодарить, благодарить, благодарить и благодарить: Денис улыбается, старается держаться ко мне поближе, и лето такое симфоническое, и облака такой небывалой белизны, как открахмаленная до хруста рубашка дирижера. Я нетвердой походкой последовал за моими друзьями в беседку, которая уже не казалась очень маленькой и хрупкой — там мы продолжили празднование жизни. Денис чувствовал себя так свободно, что даже сел ко мне на колени и обнял меня за плечо; его губы были вымазаны садовой земляникой, а в красной футболке и в темных очках он был похож на золотого рент-боя. Солдат тоже заметно расслабился и отошел к кустам крыжовника, чтобы справить маленькую надобность. Было слышно, как его горячая струя бьет по листьям. Рафик удивленно вскинул брови и прошептал мне на ухо:
— Боже, как я хочу этого солдата, ты просто не представляешь:
— Представляю, представляю, — заверил я пианиста, вставляя в фотоаппарат новую кассету. Мне опять стало жалко Олега, который совсем раскис и увял, точно окончательно смирившись со своей второстепенной ролью.
— Мамонов, зайчик, ну не ревнуй меня, — ободрял его Рафик, но Олег только сопел и опускал глаза. Тугодум от рождения, он со скрипом вертит жернова своих нелегких мыслей, глотая теплую водку с желчью и, может быть, слезами. Я тоже выпил свои эстафетные полстакана и занюхал веткой жасмина, которой заодно отмахивался от рыжих комаров. Очень полезная ветка оказалась в моих руках — многоцелевая, можно сказать. И, конечно, я не мог упустить шанс сделать еще один слайд с Денисом на фоне буйного жасмина, окрашенного закатным солнцем в нежнейший розовый свет. А пока мы пьем водку, шутим и смеемся; солдат сидит на перилах беседки, рука в кармане — катает свои шары (Раф не сводит с него своих подкрашенных блядских глаз). Какой прозрачный и звонкий день! Ветерок теплый, тихий: и Денис со мной, и я безумно счастлив… Бельчонок щекочет мне ухо сухой травинкой, спрашивает: «А ты можешь помнить этот день до самой смерти?» Да, я помню этот день, и буду помнить до самой-самой смерти, потому что после смерти я хотел бы опять оказаться в этой старой беседке, и я посажу тебя к себе на колени. Так будет, так обязательно будет, если и ты этого хочешь.
— А животные и птицы имеют ли душу? — спрашивает бельчонок.
— Да, они имеют душу.
— А мы с тобой, Андрей, грешники? Ведь когда парень любит парня, это ведь нехорошо, да?
— Да кто тебе сказал?
— В Библии написано.
— Вдвоем легче спастись и легче погибнуть. Бывает, один человек встретит другого — и через него спасается. Всякий, кто общается с тобой, приобретает своеобразный комплекс качеств, потому что ты прекрасен. Может быть, слишком прекрасен. Человек не должен быть одинок, но быть одиноким — нравственный подвиг в некоторых случаях, потому что это трудно, а для меня просто невозможно. Я хочу разделить жизнь с тобой, я хочу всегда быть с тобой…
— А за гробом мы встретимся?
— Без сомнения!
— Ты бы и в ад меня с собой взял? — допытывается Денис.
— Ну если только ты сам этого захочешь: Вообще-то, в аду компания интересная, — я пытаюсь пошутить, но Денис серьезен.
— Ты что, взаправду веришь, что ад существует?
— Ад существует, но ад будет закрыт, я тебе обещаю.
— Ад будет закрыт! — восклицает Рафик, прислушивавшийся к нашему разговору. — Все слышали?! Найтов обещает, что ад будет закрыт! Пророк! Наконец-то я услышал приятную новость, которая может изменить всю мою жизнь! За это надо выпить, ребята…