На кончиках пальцев (СИ)

Других вариантов слизеринец не искал. В какой-то момент, когда Малфой был настолько загружен мыслями о задании хозяина, что почти не замечал присутствие в своей спальне своего… Любовника, наверное так его стоило бы назвать, хотя блондин никогда не задумывался об этом… Так вот, воспользовавшись задумчивостью Драко, Нотт решил немного сдвинуть их отношения с мёртвой точки. Он начал с привычных ласк, которые Малфой ощущал почти механическими, но потом неожиданно уселся сверху, однозначно намекая на более откровенное продолжение, если учесть, что он был совсем нагим и взгляд его весьма красноречиво выражал его желания. В этот момент Драко впервые подумал о том, что он опустился со своего трона слизеринского принца прямо в грязь, потому что этот разврат совершенно ничем ему не нравится, а он заставляет себя делать хоть что-то, будто портовая шлюха, надеясь хотя бы на тень эмоций. Продаёт себя за отголосок человеческого тепла. И использует для этого однокурсника, как суррогат. Его чуть не вырвало от вида подставляющегося, как заправский нимфоман, чистокровного Нотта, просящего, скулящего, как сучка без кобеля. Это был последний вечер, когда Теодор согревал его постель. И хотя все, что Малфой позволял себе, — это получить быструю разрядку от его рук или губ, чувствовал он себя почти ничтожеством, опустившимся до уровня того, чей рот иногда трахал. Он решил, что заполнит пустоту чем-то другим, а секс все равно не справлялся с этой задачей, да и вообще, был очевидно переоценен.

Оскорбленный Нотт бросил странную фразу, уже накидывая мантию на одно плечо:

— Было глупо надеяться, что это сработает. Но раз ты сразу обо всем знал, а отомстил только сейчас, ты ещё большая бездушная тварь, чем… А впрочем, перед кем я тут…

Драко не понял ни слова, но отрицать ничего не стал. Все же репутацию нужно поддерживать и беречь от любых посягательств. Да и дела у него были гораздо важнее, чем чья-то уязвленная гордость.

Подходя все ближе к концу учебного года, Малфой все сильнее сдавал, иногда теряясь в своём отчаянии, но порой его окатывало такой уверенностью, таким небывалым вдохновением, что становилось жарко и весело. Он и не подозревал в себе той внутренней силы, что открылась ему в это время. Словно второе дыхание, она заставляла его бежать дальше, когда, казалось бы, становилось совсем невыносимо. И все же в решающий момент сил не хватило.

Глядя на директора, на знакомую спину крестного, он вдруг понял, что просто не может убить. Драко на мгновение показалось, что он уже приходил к этому выводу, что откуда-то знал, что не способен на убийство, но дальнейшие события сменяли друг друга слишком быстро. Вот директора уже нет на башне, вот Северус тянет его к выходу, вот летят вспышки заклинаний, щедро бросаемых приверженцами хозяина. Слышится чей-то крик, но оказывается, что это его собственные лёгкие так выпускают воздух, уже наполненный магией и смертью.

Принимая наказание от хозяина, Малфой миллион раз прокручивал в голове момент, когда опустил палочку. Вспоминал, как дрожала его рука, как лицо профессора смягчилось и появилась тёплая улыбка, а потом Северус выпустил ярко-зелёное заклинание. А ещё где-то глубоко в душе, так глубоко, что чувствовались только отголоски этой мысли, Драко понимал, что поступил правильно. Боль была адская, и вместе с тем, он снова удивился тому, насколько оказался силен духом. Потому что каждый раз, когда он думал, что сейчас настанет последнее мгновение его вменяемости, что вот-вот он сойдёт с ума от выворачивающихся суставов и лопающихся костей, он вдруг ощущал какую-то неадекватную веру в себя, и боль чувствовалась словно сквозь вату, давая передышку воспаленному сознанию. Будто кто-то дотрагивался прохладной ладонью до вспотевшего лба, даря облегчение.

Странная пустота и фрустрация стали постоянными спутниками. А ещё его одолевали мысли. Разные. Странные. Иногда казалось, будто они и не его вовсе.

Драко был измотан от постоянных щитов, которые приходилось держать в присутствии «гостей». Он все чаще уединялся в ритуальном зале и обращался к родовой магии, которая подпитывала и грела, превращая холодное мрачное помещение в материнскую колыбель. Здесь хорошо думалось. Об отце, об учёбе, о магии как таковой. О себе. Здесь не было зеркал, но Драко видел себя словно со стороны, понимая, что и сам олицетворяет сейчас то самое «былое величие» рода.

Малфои всегда были на высоте. Всегда знали себе цену, всегда владели миром. В том объёме, который сами хотели видеть у своих ног. Всегда ценили чистоту крови и верность традициям. Всегда умели выбирать союзников. Родовая магия отдавала свою память образами, эмоциями, ощущениями, и Драко все тоньше понимал, что Люциус сделал неверную ставку. Что путь, на который встал род с главенством отца, ведет к полному уничтожению их семьи.