#на_краю_Атлантики

– Как знать. Но ты, Женечка, все-таки поменьше осуждай, – сказал Эдуард просто. – В конце концов, это не по-христиански – всех во всем винить, искать крайнего в любой трагедии. Просто живи своей жизнью, сосредоточься на своем мире. А эти вирусы… Знаешь, тут такое дело, когда я договаривался об отпевании, я краем уха услышал, что говорил батюшка обо всем этом двум прихожанам… Мне стало любопытно, и я не мог остановиться, все слушал и слушал, хотя это и не подобает воспитанному человеку… А самое-то занимательное во всем этом: только подумай, ведь это просто сельский священник, не много знавший и мало видевший в жизни, такой простой русский человек с длинной бородой, сухой, худой, невысокий, с маленькими вдавленными глазками на простом незамысловатом и даже некрасивом лице… По всему никогда не балованный привилегиями церкви… но меня потрясла почти математическая точность его логики, его слов… Он сказал, что во всем, что ныне происходит, нужно помнить одно и хранить в себе вместе с верою в Бога и милость его: не допускать вражды и заступаться за осужденных. В новом веке грядет великая вражда и великое разделение людей, а это и есть зло, великое и всепоглощающее, все затягивающее, как необъятная пасть черной дыры. Нам, современным людям, всем кажется, что мы достаточно образованны и достаточно умны, чтобы распознать его и не вобрать в себя… Но это не так. Оно придет незаметно, постепенно… Быть может, оно уже, как дым, размывается в воздухе, мы дышим им и чуть морщим с неприязнью нос, но с каждым днем все более привыкаем к нему, а стало быть, перестаем ощущать. Такова поступь истинного зла: она легка, бесшумна и прячется в смежных звуках окружающих событий. И всегда, всегда мы распознаем зло тогда, когда уже слишком поздно, и если что-то и можно сделать – сколь мало можно предотвратить!

– Ты прав, – вдруг согласилась Женя, что было дико и неожиданно для столь упрямого и негибкого характера. Голос ее стал тихим и каким-то безвольным, она отвернулась от мужа и стала смотреть в окно на летящие мимо них аккуратные зеленые и соломенно-желтые поля с пшеницей, рожью, подсолнухами, на редкие тонкие березы-невесты, сменявшие их рощи и высокие хвойные леса, густые, неприбранные, захламленные упавшими деревьями, сухими ветками мертвых всходов, пнями и черными корягами.

– Прав насчет вирусов?

– Нет, насчет христианства. Не суди, да не судим будешь. – Женя выцедила из его многословных речей лишь одно, но самое ценное для себя, и об этом хотела сказать ему. – Но как научиться не осуждать, когда все вокруг ведут себя как дети или беспутничают?

Он засмеялся и вновь посмотрел на нее.

– Веди машину внимательно, – сказала она, заметив наконец, что он все время отвлекается от дороги.

– Хорошо-хорошо. Сколько лет я тебе твердил про «белое пальто», и вот ты наконец согласилась со мной. Ты изменилась.

– Нет, я не изменилась, как и ты. Это невозможно, натура моя неизменна… Ты сказал после суда, что я всегда буду глупой, обозвал меня…

– Я не то имел в виду, прости, Жень, я был груб…

– Я много думала потом после этих твоих слов… А все-таки измениться в наши годы невозможно. Ты всегда будешь работать до исступления, а я всегда буду спешить с выводами и навязывать всем свою точку зрения. Ничего не изменится.

– Но все-таки что-то уже изменилось.

– Что?

– Мы хотим быть другими. Я хочу находить время для семьи, а ты хочешь…

– Хотеть – не значит получить.

– И то верно.

Настроение ее было мрачным, и, хотя Эдуард мог утешить Женю, он не мог ее развеселить. Она знала, что он думал про нее, не могла не чувствовать, что она медленно, каждодневно раздражала его своим упрямством, своим ворчанием, сплетнями, тем, что перемывала косточки подругам, но он держался за нее и детей… Почему? И не надоест ли ему со временем такая жизнь, полная раздражения? Вдруг она с отчетливой ясностью сказала себе, что их брак поистине висел на волоске, но не из-за мужа, а из-за нее самой.

Шли дни, и возвращение мужа в квартиру не могло пройти бесследно, хотя и не было обсуждений и обещаний мирного совместного будущего. Через две недели случилось то, чего Женя никак не ждала, – случилось само по себе, без тайных измышлений, без осознанного намерения с чьей-либо стороны.

Она сама стала нежно улыбаться мужу и кокетничать с ним – то, чего она не делала уже много-много лет. В последние годы ей казалось, что на месте романтики внутри нее образовалась сухая брешь, будто страсти ее были иссушены, как иссушена кожа на лице, будто сама душа ее была испещрена тонкими, едва заметными по отдельности морщинами, подобно лучам под ее веками, – морщинами, которые было невозможно скрыть, когда их так много.