#на_краю_Атлантики

Вера выпила таблетки, а затем посмотрела на него долгим, тягучим взглядом, от которого по его телу прошел внезапный ток. Она как будто говорила ему: «Неужели ты ничего еще не понял?», она как будто осуждала Сергея за его недогадливость.

– Я… Это уже другой зуб, – сказала Вера и потупила взор.

– Два сразу заболели?

– Похоже, что да. – Она чуть пожала плечами. – Я давно не была у стоматолога, накопила проблем. – Ее тягучий взгляд исчез, словно Сергею все привиделось. Теперь она смотрела на него просто, не скрываясь.

– Понятно, – сказал он, решив, что ему показалось.

Когда они поднялись, собрали вещи и вновь пошли, Вера снова шла медленно, как будто не отдохнула, ноги ее тяжело ступали, руки безжизненно висели, она чуть сгорбилась. Сергей остановил ее и забрал рюкзак.

– Странная девушка эта Лиза, – говорил он, замедлив шаг, чтобы Вера поспевала за ним. – Пока она молода, как раз и нужно искать свое счастье, человека, который с тобой и в огонь, и в воду. С которым можно построить крепкую семью.

– Для тебя будущая семья – главное в отношениях? – спросила тихо Вера.

– Не то чтобы главное. Но я хочу семью. А разве ты – нет?

– Хочу, – безжизненно сказала Вера. Выдохнув, она продолжила: – Я люблю детей. Не всех, конечно, но мне бы хотелось детей. Не знаю почему. Просто хочется, и все. Разве нужно все время объяснять свои желания? Быть может, это инстинкт, быть может, гормоны, быть может, здоровье требует того. А ты хотел бы именно детей?

– Да. – Сергей посмотрел на ее уставшее лицо глубоким, тяжелым взглядом, ему как будто хотелось передать через свет, струившийся в его взгляде, всю свою страсть к ней и всю торжественную серьезность своих намерений, чтобы она больше никогда не задавала таких вопросов и не смела усомниться в нем. – Продолжение рода – это единственное, что мы можем противопоставить смерти. Его – и вклад в развитие человечества.

– Быть может, ты и прав. Если действительно желать противопоставить что-то смерти.

– Как можно этого не желать?

– О, можно вообще перестать желать что-либо. Если отрешиться от всего и в полной мере осознать, что мы – лишь песчинки на ветру, и ничего с этим сделать нельзя. Нельзя переделать структуру мироздания. Жизнь безжалостно скоротечна для человека… – Помолчав, она вдруг сказала: – Как гуанчи. Они решили не бороться со смертью, они шагнули в бездну – наоборот, бросились в лоно смерти, потому что она для них была лишь продолжением жизни. Они хладнокровно встретили свой конец… и стали бессмертны.

– Да, они были сильные ребята. Жаль, что исчезли с лица земли. – Помолчав, Сергей продолжил: – Если ты знаешь, что тебе жить еще десять секунд, согласишься ли ты быть рабом другие десять секунд, лишь бы только прожить вдвое больше? Своим неразвитым умом они смогли понять эту непростую арифметику.

– Стало быть, – издала слабый смешок Вера, – ум их был не так неразвит. Быть может, даже более развит, чем ум среднестатистического современного человека.

– Быть может, и так. Но… нам этого не узнать никогда.

Сергей говорил еще, много говорил, почти не умолкая. Он рассуждал о том, что догадки бессмысленны, как и историческая наука в целом. Вера лишь слушала его. Она совсем перестала говорить: поход измотал ее и иссушил слова, которые вертелись на кончике ее языка.

Через какое-то время они вышли к горному хребту, торопливо убегающему под ногами к пропасти. На самом его краю был пологий выступ, на котором зачем-то установили небольшой пьедестал – квадратную бетонную плиту размером в метр. Осторожно ступая по узкому хребту, разрезающему пропасть, они прошли к выступу и встали на каменную плиту, на которой были в безопасности.

Перед глазами открылся фантастический вид, от которого перехватило дух. Океан дымился где-то на самом дне пропасти, синий, безбрежный, далекий. Горы и скалы резко обрывались, словно расступаясь перед величием побережья и его пограничной красой. Облака белели далеко внизу, а перед путниками, над путниками – простиралось лишь бескрайнее голубое небо. Прозрачное, невесомое, доминирующее над землей, в мощи которого можно было сомневаться, лишь пока ты на земле, пока ты видишь тучи и облака, побеждающие эту голубизну, но здесь, над облаками, сомнения улетучились: небо было всем, и все было – небом.

– Тишина, только послушай, какая тишина, – сказал Сергей мечтательно. – Нет ни звука в целом мире, будто вымерло все и не осталось больше надоедливой суеты. Как мы живем в Москве? Как теснимся в метро, электричках, домах-муравейниках, офисах-больницах, припертые друг к другу, словно в вечное наказание за свои грехи? А ведь это наш собственный выбор. Мы искали такую жизнь, и мы ее получили.