#на_краю_Атлантики

Но, быть может, все было заблуждением: в том, чтобы просто поехать в Бразилию и получить лицензию, не было ничего героического. Это не был поступок. Это было просто действие. Он просто поедет. Просто пройдет обучение. Он просто вернется домой. Как легко все зазвучало при такой постановке вопроса, без налета завышенной важности. Наверное, все самые значимые поступки в жизни человека именно так и происходят – человек просто делает то, что делает, не мучаясь при этом от сознания собственной исключительности, – подумал он.

Вдруг Сергей с какой-то чистой ясностью сказал себе, что героизм не в том, чтобы родиться особенным, под особой звездой, – он в том, чтобы в нужный момент сказать себе: если не я, то никто. Нужно наконец перестать оглядываться по сторонам и искать людей, на плечи которых можно переложить трудные задачи.

А еще смелость в том, чтобы знать, что из твоего горения, из твоей жажды совершить поступок может ничего не выйти… «Но нет, если думать об этом слишком долго, если настаивать в душе на поражении… то я в итоге отступлю, ведь я даже билеты еще не купил, все малодушничаю», – решил Сергей и запретил себе думать о возможности неудачи. Был и еще один вопрос, спрятавшийся где-то в глубине его сознания. Вопрос этот был о том, раскрывать ли перед Верой все карты, поведать ли ей о повышении, которое он потеряет. «Нет, что же это я, в самом деле? – тут же сказал он себе. – Цену себе набить хочу? Да только ее с ума сведу, и она запретит мне лететь! Или на нее ответственность перекладываю? Так и этого нельзя делать, и это не по-мужски. Нет-нет, об этом вернее всего молчать вовсе, ни слова не обронить».

Однако даже несмотря на все внутренние запреты, на всю его решимость, он чувствовал, что сама эта решимость еще ничего не значила, как не значили и его слова, сказанные родителям в сердцах и с важностью – в кабинете Алексея Викторовича. Все это можно было переиграть, все можно было отменить при желании. Он не мог до конца знать, как поступит, если Вера не поверит в него. Быть может, тогда-то он и скажет ей о повышении – мол, смотри, ради тебя на что иду, а ты!.. Нет, тогда все превратится в фарс, дешевую мелодраму… если уж решил молчать, то молчать совсем, без условий.

А затем другая мысль из глубины подсознания резанула по сердцу: быть может, наоборот, он уже знал, как поступит, если она рассердится, всегда знал, потому вся надежда и была на одну Веру. Что она скажет? Что она решит?

И все это он вывалил на нее в сквере, в огне рябин, почти не щадя ее. И вдруг Вера осознала с какой-то кристаллической прозрачностью, что все решения свелись к ней одной: как она скажет, так оно и будет. Они очень долго говорили, и Вера все спрашивала его, задавала вопросы, но так тихо, безжизненно, будто она впала в транс и ничего не чувствовала. Он не узнавал ее: его ли это Вера, почти ребенок, капризная собственница, в чем-то эгоистка, необоснованно требовательная к нему, ревнивая до его внимания и его времени? Неужели болезнь, или лекарства, или его пренебрежение ею в последние месяцы прибили в ней желание ворчать, привередничать и доводить себя до исступления обидами на него?

Они сидели втроем, Лиза затихла и не произносила ни слова. Теперь она была уверена, что Сергей зря ее остановил и что ей нужно было вовремя уйти, ведь эта сцена не касалась ее, и она не знала, зачем она слушает их разговор. Казалось, это поняли и сами Сергей и Вера, потому как совершенно забыли про нее. Но теперь уйти значило прервать их, обратить на себя внимание, а Лизе, наоборот, хотелось провалиться сквозь землю и незаметно ускользнуть от них.

Она отвлеклась и не слушала их более, разглядывала свои посиневшие от прохладного ветра пальцы на ногах, рассматривала свой аккуратный педикюр. Думала о том, что они с Верой оделись не по погоде, не учли, что лето заканчивается и погода меняет свой настрой. Обманчивое солнце грело будто сквозь холодный покров. Если она, Лиза, еще не заболеет, то как же Вера в ее платье с голой спиной, не станет ли ей еще хуже? Быть может, пойти за кардиганом для нее? Но она не могла решиться встать со скамейки, казалось, она теперь была заложницей их сложных противоречивых отношений, столь непохожих на отношения обыкновенных людей. Она будто вросла в скамейку.

В тот самый момент, как она смотрела на свои худые пальцы на ногах, на розовый лак на ногтях, внимание ее привлек молодой мужчина, проходивший мимо. Он задержал свой взгляд на ней, и она приподняла голову, сразу узнав его и закусив губы. Он уже прошел мимо, как вдруг, видимо осознав, что увидел ее и что это что-нибудь да значило, сделал шаг назад.

Это был Александр. Он стоял в проходе рябин и бесстыдно смотрел на них. Лиза замерла. Она еще никогда не видела таких сцен, и ей стало страшно, потому что чувствовала, что Саша не совсем обычный человек, он, вероятно, имел какое-то психическое расстройство, иначе бы не вел себя так с Верой все прошедшие годы, а потому она не знала, чего от него ждать теперь.