#на_краю_Атлантики

– Мама! Как ты не понимаешь! – вскричала Вера, ее глаза, казалось, искрились от гнева и какой-то невозможной страсти, горения ненависти и любви одновременно. – Вся моя… Душа! Заключена в нем. Мне нет жизни без него, нет смысла, потому что я знаю, что он такой один в целом свете, и я хотела бы каждую секунду своей жизни быть с ним…

– Ну так борись… – не выдержала Татьяна Викторовна, – пока у тебя есть над ним хоть какая-то власть, будь хитрее, обольсти его, ведь ты женщина… Но не сдаваться же тебе… Что будет, если он сейчас уедет и совсем бросит тебя, неужели ты опять вернешься к этому тирану, я с ума сойду, если так будет…

– Не буду бороться! – вскрикнула Вера.

– Но почему? – спросила Лиза.

– Что же вы, сговорились мучить меня? – воскликнула Вера. – Вы не понимаете его, не можете понять, никто не может: ни его друзья, ни коллеги, ни руководитель, ни родители. Но он мне сказал, что верит, что я постигну. И я бы не постигла, как и они, другие. Но я захотела понять, потому что увидела его одиночество. И тогда-то поняла. Он все еще любит меня, но даже не столько меня, сколько саму идею – вылечить меня, как больную, как своего пациента, как одну из многих больных. И мне это только что было обидно, меня парализовало от горечи, от несоответствия наших с ним чувств друг к другу. Я решила, что моя любовь к нему – это целый мир, а его любовь ко мне – лишь маленькая доля его любви к миру. А потом на меня нашло такое отупение, все чувства стерлись, наступило такое безразличие, все показалось пустым, бессмысленным, будто сейчас брошусь под машину, и все! А потом подумала, что и этого не сделаю, потому что и в этом для меня нет смысла. Я никогда не заставлю его любить меня так, как я хочу. Потому что он другой человек, другой ум. Я не смогу властвовать над ним безраздельно. Эта мысль, такая простая, такая банальная, она как будто что-то сделала со мной, с моими глазами. Я будто прозрела и увидела все по-другому. Я поняла вдруг, что я – это не только мое тело, не только мозг, в котором заключены душа, мысли, память. Я больше этого тела, я сильнее своего недуга и своей немощи. Мое «я» бескрайне, мой внутренний мир безграничен, и в нем мое «я» ничем не болеет. И он, Сережа, это скоро всем докажет. Он приедет и докажет, что не существует болезней. Есть только незнание, черные дыры науки. И тогда-то до меня наконец дошло еще и другое: он любит меня не меньше, чем я его, а просто по-другому. Вот в чем все дело.

Лиза и Татьяна Викторовна были поражены ее рассказом, в котором они, казалось, понимали не все. Но все-таки были поражены. Они слушали ее, как завороженные. И долгая пауза, которую сейчас Вера выдержала, чтоб сглотнуть слезы, подступившие к горлу и уродовавшие голос, вызвала еще большее напряжение. Наконец Лиза не выдержала:

– Как «по-другому»?

– Сережа… любит не столько меня, сколько… он растворился в духовном мире. Он здесь на земле физически, но духовно не здесь, он как бы разбивается на тысячи частиц и думает обо всем сразу. Но каждая его частица – это целый мир. И если он отдал одну из них мне – то это не значит, что он любит меня меньше, чем я его. Быть может, наоборот, это я люблю его меньше, потому что меня в духовном мире меньше, чем его. Мне кажется, я впервые кого-то поняла по-настоящему сегодня. Я поняла, что нельзя ему препятствовать ни в чем. Наоборот, такого человека надо во всем поддерживать, что бы он ни решил в своей одержимости. А еще я вдруг осознала, между делом как будто… почему люди друг друга никогда до конца не понимают. Потому что все подходят друг к другу с позиции учителя и никогда – ученика. Мы никогда не признаем, что человек рядом умнее и больше нас. И стоило мне только наконец сказать себе сегодня, во время моего совершенного отупения: а что, если… если Сережа намного умнее меня, но я этого не могу понять, потому что сама я меньше его и не могу охватить его величины своим маленьким взглядом? И тогда мне открылись новые горизонты, способность постигнуть больше, чем я уже постигла… Если же я сделаю, как вы говорите, если я буду твердить ему то же, что твердят другие: что протокол не признан, что чудес на свете не бывает, что вылечить неизлечимую болезнь нельзя, если только это не будет целый институт сотрудников, работающих над лекарством… Если я все это повторю бездумно за другими, то я поставлю ему рамки, границы, которые ему совсем не нужны… Я и сама не стану лучше, и его уничтожу. Вы его осуждаете за его одержимость, все вы, потому только, что не понимаете, что он во всем умнее нас с вами. Мы для него как дети, которые мешают взрослому работать.