На краю географии

Он, действительно, приехал к матери, но на работу устроился только в каменоломню. Собственно говоря, ручная добыча камня сейчас в России почти не применяется. Но для Миши и еще одного бедолаги, тоже бывшего заключенного, такую работу нашли. Велики же у них были воля и стремление во что бы то ни стало избежать тюрьмы. Они аккуратно день за днем приходили утром в каменоломню, а после восьми часов рабского труда спешили домой, к назначенному надзором часу. По прошествии года Мише снова продлили надзор, ибо милиции было неясно, встал ли он окончательно на путь исправления или нет.

* * *

После отъезда Миши стало мне совсем одиноко. Из БУРа сообщили, что во время обхода дежурный стал спрашивать Бориса Петровича, не еврей ли он. Борис Петрович обрадованно ответил, что он действительно еврей и если капитан хочет проверить и пососать, то он готов ему предоставить… Борис Петрович расстегнул штаны, чем вызвал превеликий гнев капитана. Еще больше капитан разозлился, когда сосед Бориса Петровича плеснул в него через решетку из кружки кровью, которую он нацедил из вены специально для капитана.

Капитан обвинил меня во вредном влиянии на заключенных. Его позиция не была для меня новой. Он считал, что все неприятные события происходят по двум причинам: или просто так, или в этом виноваты евреи. А там, где есть евреи, неприятности не могут происходить просто так. Поэтому, когда на съеме с работы нарядчик отозвал меня в сторону, я решил, что мне объявят БУР. Каково же было мое удивление и радость, когда нарядчик доверительно мне сообщил:

— Друг твой приехал из больнички. Иди, встречай.

Я опрометью кинулся в жилую зону. Возле ворот — Решат, живой, невредимый! За кружкой крепкого чая он рассказал: в больнице неделю с ним никто не разговаривал; зачем его привезли и что с ним собираются делать, добиться он не мог. Наконец офицер-оперативник вызвал его на беседу, стал спрашивать, не изменил ли Решат своих взглядов, а потом увещевать: он напрасно выступает крымских татар вывезли из Крыма совершенно справедливо. Решат пришел в бешенство, сказал оперативнику пару крепких слов и вышел, хлопнув дверью. Врач стал убеждать Решата удалить язву. Решат отказался, заявив, что только силой его уложат на операционный стол, что его друзья уже предупреждены об этом.

— Видите, — сказал врач, — когда вам помощь предлагают, вы отказываетесь. Когда же вам ее не могут предоставить, вы настаиваете. Какой вы капризный. Нечего больше тогда и обращаться.

* * *

А в это время совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе шло полным ходом. Было лето 1974 года.

Читая газеты, Решат не мог сдержать своего негодования.

— Ты посмотри, — говорил он, — обмен людьми, идеями. Поменяться бы мне с каким-нибудь участником совещания местами, а потом уж идеями, вот было бы здорово! Но не молчать же! Что-то надо делать. Если они забыли, с кем они говорят и о чем, то надо им напомнить. Если примут формулировку «невмешательство во внутренние дела» пусть заявят открыто, мол, в силу обстоятельств приходится разговаривать с теми, с кем просто неприлично иметь дело.

Мы решили написать письмо к коммунистическим партиям Франции и Италии. Объяснили, что обращаемся к этим партиям не в силу каких-то идеологических склонностей, а исключительно потому, что они являются друзьями КПСС и, как друзья, могут попросить, чтобы им позволили ознакомиться с нашими «делами» и сделать вывод, действительно ли мы «клеветали» на советский общественный и государственный строй или же над нами была осуществлена судебная расправа. Мы, в свою очередь, доверяли им рассказать общественности Западной Европы о содержании наших «дел», которые похожи на другие дела о «клевете», и согласны при встрече обсуждать только содержание наших «дел», не затрагивая вопросов условий пребывания в лагерях для уголовных преступников. Мы предпринимаем этот шаг, несмотря на то, что он грозит нам дополнительным сроком лишения свободы, только для того, чтобы иметь возможность, в случае если они получат доступ к нашим делам, ценой собственной свободы воспрепятствовать советским властям подсунуть им фальсифицированные материалы. Но если — указали мы в письме — они и вам, друзьям и единомышленникам, постесняются показать наши дела и предоставить встречу, значит, нет никакого сомнения в том, что сами власти являются клеветниками и преступниками.