На краю государевой земли

— А ну пойдем, Василий, ко мне, я угощу тебя! — потянул Яков за собой его к своему обозу, не в силах пройти мимо нового человека, не выпытав из него чего-нибудь интересного.

Они уселись тут же у ямской избы на сани, выпили водки. Она всегда была у Якова про запас, разговорились. И новый его приятель поведал ему, что особым указом государя послали их в Якутск, чтобы оттуда идти ему походом на Алдан, затем перекинуться волоком на Чию и выйти на великую реку Чирколе.[81]

— На той Чирколе-реке гора есть, а из нее серебро прёт! И та река, говорят, к морю ходит…

— Да-а! — вырвалось у Якова, пораженного размахом похода, выпавшего на долю вот этого невзрачного обыкновенного письменного головы. — Повезло тебе, Василий!

Поярков занятно растянул рот, осклабился: «Не говори гоп — пока не перепрыгнешь!»

Попутчики оказались развеселыми и беспокойными, и по первому-то времени с ними было интересно идти одним обозом. Но потом их буйные пьяные загулы и раздоры из-за подвод на ямских заставах изрядно надоели всем. И Яков, и князь Петр, да и другие воеводы, на святых весьма не походили: и пили, и ругались, и скандалили с ямщиками. Но им, как оказалось, было далеко до казаков, вот этих казаков, неизвестно где набранных, но уж точно сосланных туда, в Якутск, на службу. В Тобольске этот этап казаков догнал новый воевода Якутска Петр Головин, под начало которого они как раз и шли. Путь им предстоял еще не близкий. Они, почитай, его еще и не начинали. Не надеялись они добраться до своего места службы и следующей зимой, поэтому всегда были готовы остановиться там, где их прижмет непогода.

В Тобольске Яков расстался с Поярковым и задержался у Пронского. Он решил подождать князя Хилкова. А заодно он хотел узнать у Пронского, сколько служилых получит от него.

— Подожди, приму город, тогда и скажу точно! — ответил на эту его просьбу князь Петр.

В Тобольск все обозы пришли под самый ледоход, едва успели до вскрытия рек. И вольные казаки Пояркова, дожидаясь схода льда, загуляли на целую неделю на кормовые деньги города. Но этого оказалось мало. И они стали вышибать из посадских водку, втравливать во всякие бесчинства и драки здешних казаков.

Но, наконец-то, настал день, Головин и Поярков погрузились со своими казаками на суда. По государеву указу они захватили с собой еще две с половиной сотни человек из Тобольска. Отчалив, они пошли вниз по Иртышу длинным караваном из четырех десятков дощаников.

— Ну, слава богу! — облегченно вздохнул князь Петр, провожая хмурым взглядом их, выйдя за город к пристани вместе с Яковом. Он хотел убедиться сам лично в том, что развеселый этап уходит.

— От такой гоньбы не только ямщики заскучают! — сокрушенно покачал он головой. Теперь заботы о ямской гоньбе по тобольскому тракту ложились на него, о той гоньбе, на которую когда-то рвались многие из-за немалых денег, а сейчас стали бежать с нее вот из-за таких проходов служилых и ссыльных.

Через неделю в Тобольск пришел Хилков с собранным войсковым нарядом. К тому времени Пронский принял город, проверил наличность служилых и вызвал к себе Тухачевского.

— Разбежалась сукины дети как узнали о походе! — развел он руками. — Ну что поделаешь! Я ли тебе не в помощь! Вот…! — стал он костить казаков, ненавидя их с тех пор, как на него и на Якова, еще в Томске, подал извет конный казак Тимошка Иванов: что они-де, вдвоем, неведомо куда девали два пуда хмелю. — Тут с Хилковым из Москвы пришел Ванька Рукин! Здешний боярский сынишко, отпетый негодяй! Ты гляди, он пойдет с тобой в поход! Да у него советчик еще есть, десятник Ивашка Мисайлов, ведомый вор: бит не единожды кнутом здесь на площади!

— Ничего, обломаю рога! — уверенно заявил Яков.

— Ты уже наломался с Огарковым! Пхы-пхы! — насмешливо пыхнул в бороду князь Петр, зная всю историю с подьячим из уст самого же Якова…

Итак, Яков простился с ним и уехал на Тару. Там он принял город по описи от Федора Борятинского и начал готовиться к походу. Он провел смотр служилых, проверил снаряжение и коней, выдал казакам хлебные оклады из государевых запасов, познакомился с боярскими детьми. Но ближе всех по духу ему пришелся ротмистр Иван Снятовский, из староссыльной «литвы», сильный и смелый, с крупным носом и квадратным лбом. В его физиономии, во всей внешности, уж больно много было простецкого и честного. И Яков рассказал ему как-то о своей «мугальской» службе и о том, что был помилован за нее. Ротмистр не остался в долгу и признался ему за чаркой водки, что хотел бы тоже вернуться на родину. За это он был готов правдой служить государеву делу в этом походе.

— Яков, не подведу! Будь спокоен за меня! — пожимая ему руку, заверил ротмистр его в тот день и шепнул, что у него на примете есть свой человек, «иноземец» Степка Голынский.

Так у Якова появился на поход еще один преданный человек, помимо Елизарки и тех двух холопов, которых он нанял.