На краю государевой земли

— Да что с ним возиться, — сказал Тимошка. — Тут дело особое. Его надо свести в Березов. Пускай воеводы разбираются… А мы давайка, обшарим его. Может, у него что-нибудь есть.

Обыскав остяка, Лёвка воскликнул: «Ага!» — вытащив у него из-за пазухи короткую деревянную стрелу с железным наконечником.

— Что это?! — вытаращил Тимошка глаза на стрелу с какими-то знаками, искусно вырезанными по всему ее древку.

— Знамо дело, — сказал Лёвка и стал рассматривать странную находку, которая отличалась от обычных охотничьих стрел инородцев. — Что-то… похоже… — нерешительно пробормотал он.

— А ты спытай его, — предложил Тимошка приятелю и ткнул остяка кулаком в бок: «А ну говори!»

— Не скажет, знаю я их, — сказал Лёвка, косясь взглядом на понуро стоявшего на коленках пленника. — Вот ведь какой занятный народишко: здесь — крепок, а в острожке враз станет хлипкий.

— Его сейчас надо бить, — продолжал подзуживать Тимошка приятеля.

И Лёвка увидел на его физиономии ехидную ухмылку. Тот как будто говорил ему: «Сомневаешься? Испытай, первым все узнаешь. Воеводе покажешь службу. Испытай, испытай!»…

И на Лёвку больше всего подействовала именно эта ухмылка Тимошки. Он завернул в тряпочку стрелу и сунул в мешок.

— Значит, молчиш-шь! — подходя к остяку, тихо сказал он так, что получилось похоже на шипение змеи, которая в гневе предупреждает, что она нервничает, плохо соображает, поэтому горе тому, кто не уступит ей дорогу. — Сейчас я заставлю тебя говорить: и кто ты таков, и откуда пришел, и что за стрела с такими шайтанами…

Он приподнял одной рукой остяка, а другой — коротким сильным ударом опрокинул его на землю. Не спеша, он снова поднял и снова уложил его. Остяка он бил долго. Но все было напрасно. Тот так ничего и не сказал. Уморившись, Лёвка поднял с земли бесчувственного пленника и забросил в шитик.

Казаки переночевали на берегу реки, а утром, поразмыслив, двинулись назад, в Березов.

В острожке они сразу притащили остяка в съезжую. Там они никого не застали и пошли на двор к Юрию Стромилову, второму воеводе. Тот, когда увидел стрелу, забеспокоился, тут же отправил одного казака к Волынскому: сообщить ему об этом. Другого же он послал наказать всем служилым о сборе в съезжей.

И на следующий день воеводская была набита людьми, в ней стало душно и шумно.

Пришел первый воевода Степан Волынский, молодой, скуластый, в опрятном кафтане. Он снял его, бережно положил на лавку и сел за стол рядом со Стромиловым. Буркнув что-то ему, он нетерпеливо стукнул рукой по столу: «Тихо-о!» — призывая всех к порядку, чтобы начать дело.

— Товарищи, казаки принесли вот эту вещицу! — показал он стрелу. — Похоже, затевается какая-то смута! Посмотрите, что скажете?

Стрела пошла по рукам.

— Иван Мокринский знает, — сказал казачий атаман Истома Аргунов.

— Ты дело говори! — насупился Волынский. — Где сейчас твой Мокринский? На Москве! Потом на Устюг, на Чиво-озеро поедет — за железом. Вернется по летнему пути следующего года, не раньше.

— Это же изменная стрела! — уверенно заявил Ивашка Лихачев, опытный ясачник, знаток обычаев остяков. — Всегда ходила в прошлом, когда остяк затевал обманку!

— Одиннадцать, — пересчитал знаки Стромилов и, зевнув, машинально перекрестил свой рот, скосил глаза на Волынского.

Тот недолюбливал его вот за эту показную набожность и выговаривал ему, что он ведет себя не по месту… «Ты воевода, при мне, и не позорь меня! А нет…!»… И тут он обычно прямил в словах, по-воеводски… А Стромилов хмурил лоб и обижался. Это он-то, и не по месту!.. Да если бы этот, Меньшого сын, Степка Волынский, знал, по каким службам онто, Юшка Стромилов, уже водился. Тот вон был стольником на свадьбе у Расстриги с Маринкой, и все говорит об этом, уже надоел всем. А он-то, Юшка, ходил в приставах при после от шаха Аббаса за добрый десяток лет до того. И помалкивает о том. Встречал же он того посла еще у Нижнего Новгорода от Посольского приказа. А тот шахский посол, Анди-бек, добивался свидания по какому-то тайному делу с государевым шурином, Борисом Годуновым. И Юшка водил посла на ту их тайную встречу… А потом, почти через год, осенью он провожал посла до Астрахани… Так что повидал он уже многое, научен…

— Да, поперек резаны, — уточнил Ивашка и с чего-то повеселел. — Это мы! Из Сугмут-ваш[26], духи-де придут за нами!

— Калгашка точно видел такие! В годовальщиках сейчас, на Манга-зее! — крикнул какой-то конопатый казак из задних рядов.

Казаки и промысловики заговорили вразнобой.

И Волынский, государев стольник, человек по натуре терпеливый, молча закачал головой, наблюдая за речистой казацкой канителью, с воспоминанием о каких-то походах, приметах и еще бог знает о чем, что казаки приплетают всегда не к месту.

— Ладно, к делу! — остановил он их и приказал атаману: «Истома, веди остяка на допрос!»

Кочегомку, так звали остяка, а в этом он не запирался и признался еще Лёвке, привели в съезжую. Просидев ночь в тюремной каморке, он приуныл.