На краю небытия. Философические повести и эссе

Через минуту мы были уже в моей комнате, в голове шумело. Я продолжал обнимать ее бедра, возбуждение нарастало от предвкушения простонародного секса, ни разу мной не испытанного. Но она вывернулась из руки и сказала: «Сначала покурим. У тебя какие?..» Я пожал плечами: «Обычные. “Ява”». Я снял с пианино пачку сигарет, пепельницу, спички. Мы закурили. «У тебя что, зажигалки нет? Подарю потом». Я кивнул: «Да обойдусь. От зажигалки сигарета не становится лучше». Я почувствовал вдруг, что возбуждение мое ослабевает. Тогда я быстро обнял ее за плечи одной рукой, а другой принялся расстегивать блузку, пока не освободил ее груди. Она смотрела на меня с покорностью овцы. Я склонился, держа груди в руках и целуя соски. Мелькнула мысль, что вдруг откроется дверь и заглянет Инга. Но она с очевидностью предоставляла нам оперативный простор. Я потянул Валю к тахте, на которой, понятное дело, не одно соитие происходило. Она легко поддалась, и вот мы уже сидели, целуясь, и рука моя уже была под ее платьем. Рука уже нащупала мохнатый бугорок и скользнула во влажную щель. И снова странное ощущение, что это как совокупление с тенью, которую я уже завтра не увижу, а то и не узнаю. «Может, простыню расстелем? – спросил я. – Ладно?» Она кивнула, уткнувшись лицом в плечо: «Я бы сама сделала, только не знаю, где у тебя что». Я ткнул в сторону сундука. Она поднялась, открыла крышку, достала простыню и одеяло. И вот уже вполне нагие мы лежали на тахте. «Какие они доступные!» – тупо подумал я, вспомнив первую жену. Валька напоминала своей светлой, почти белесой кожей бесцветную полную рыбу из подземной реки. «А у меня две комнаты», – шепнула она.

И вдруг это меня как-то остановило. Я, словно проститутка, за какие-то блага сплю с бабой. Она уже шарила у меня между ног, продолжая бормотать: «Я сладкая. Женишься на мне?» И потянулась лицом к моему важнейшему напряженному органу. На этом все и кончилось. Я решительно вылез из постели, отодвинув эту расслабленную уже женщину. И сказал: «Про нас уже небось бог знает что думают! Надо бы вернуться». Но она отчаянно замотала головой: «Инга все знает». Тут меня совсем повело. «Пойдем, лучше другое место поищем. Может, в мастерской у моего приятеля…» Она продолжала лежать, вопросительно глядя на меня. Я быстро натянул трусы и джинсы, рубашку навыпуск: «Одевайся, я пока за стол пойду. Мол, покурили и разошлись…» Инга посмотрела на меня с интересом: «Можно поздравить с успехом?» – «Инга, ну ты что!.. – отчетливо-укоризненно воскликнул Георгий. – Совсем смутила соседа!» – «Все в порядке, – ответил я, – все довольны». Отворилась дверь, вошла одетая, но немного небрежно Валя. Как бы демонстрируя, что была раздета. Все заулыбались, Инга погладила ее по плечу.

А мне шепнула: «Самая большая обида для бабы, когда ты ее раздел, но не поимел. Другая и прирезала бы за это. Мы не в Европе, на все способны». А я вдруг вспомнил, что рассказывала мне немецкая приятельница, как одна из немок, несколько лет бывшая в разводе, искала себе не мужа, мужчину. В кабаке, в немецком Kneipe, познакомилась с мужиком средних лет, прилично одетым. В итоге она увела его к себе домой. Раздеть-то он ее раздел, а сделать ничего не смог. Она стала насмешничать. И довела его: он кухонным ножом перерезал ей горло и ушел. Потом его поймали. Я вспомнил и подумал, что в Европе нежити тоже хватает. И что нежить – это те, кто погружен в проблемы «материально-телесного низа», а потому, если вспомнить античность, не переживут космический взрыв, после которого спермологос возродит людей духа. Не просто сперма, а именно СПЕРМОЛОГОС, сперматический логос – идеальное начало, как считали стоики. Логос – вот путь к преодолению небытия.

Прыжок из окна

Через пару дней Инга перехватила меня на кухне, когда я кипятил чайник. Она присела около моей тумбочки: «Что, не понравилась Валька? Ты не думай, я без обиды. На вкус, на цвет товарища нет.