На краю одиночества

- Даже так? Ты все же решился? Мальчиш-ш-шка… - тварь зашипела, а княгиня вдруг закричала, громко и надрывно, и тонкий голос ее забился птицей в комнате, разбивая зыбкие окна, а с ними и границу мира.

Тьма вскипела.

И отступила.

Отползла, оставив Глеба наедине с тварью, которая будто и не заметила торчащего осколка тьмы. Он больше не походил на копье, скорее на кривой отросток, то ли вошедший, то ли вышедший из тела. Не так уж важно.

Глеб так и не понял, как существо оказалось рядом.

На расстоянии удара.

Только вдруг почувствовал глухую боль в груди. И запах крови ударил по нервам.

- А ведь могли бы еще пообщаться, - сказала тварь с сожалением.

Удлиннившиеся пальцы ее пробили живот, а рука стиснула шею, запирая дыхание.

- И что ты будешь делать теперь? – поинтересовалась она.

Умирать.

Наверное.

…Анна понятия не имела, как ей следует поступить. Остаться на месте? Она не мастер Смерти, и вообще не мастер. И сил у нее немного, но…

…повинуясь молчаливому приказу ее, взлетел с рыком Аргус, вцепился в руку существа, которое обнимало Глеба, как-то чересчур уж крепко, почти противоестественно…

…закричала княгиня, лицо которой трескалось, осыпаясь пеплом, а под кожей медленно тлели мышцы. Его императорское Величество вскинули руки, и мир вздрогнул от произнесенного Слова.

…вначале было…

- Играй, - Анна ткнула пальцами в бок Олега. – Играй…

…это важно.

Почему?

Она поднялась. Воздух был вязким и плотным, не кисель, но почти. И каждый шаг давался с трудом.

Раз.

И Анна оторвалась от диванчика.

Два.

Проклятье в ней заворочалось, теперь она чувствовала его куда как яснее, черную сколопендру, которая давно уже обжилась в теле Анны. И выросла, питаясь ее, Анны силой, и…

…с болью она справится.

- Играй! – этот крик перекрыл вой княгини, которая, лишившись сил, упала на пол и застыла, раскинув руки.

…мертвая чайка.

…на берегу моря иногда находили таких вот мертвых чаек.

Хрипел Аргус, не разжимая челюстей, а тварь трясла рукой, и рука эта стала непомерно длинной, да и само обличье ее вдруг переменилось, потекло, поплыло, будто восковую куклу плавили.

Почувствовав приближение Анны, тварь замерла, на одной непомерно тонкой длинной руке ее висел Аргус. А вторая вошла в загривок голема, точно существо пыталось пробиться сквозь его плоть. На лице ее застыла маска гнева. И губы приоткрылись.

Раздалось шипение.

- Что ты можешь, девочка? – спросила она, рывком выдирая из голема хребет. – Что ты можешь?

- Ничего, - спокойно ответила Анна.

И ей больше не было страшно. Да, она не говорила на древнем языке.

Она не знала нужных слов.

И о ритуалах представление имела весьма отдаленное, а потому Анна сказала так, как умела:

- Уходи.

Тварь захохотала… и захлебнулась смехом, когда тонкий нервный звук пронзил тьму. У призрачной скрипки не было струн, но Олег играл.

Он стоял, закрыв глаза, едва касаясь смычком того, что Анне виделось клочком тумана, лишь отдаленно напоминающим инструмент, и играл… играл музыку, от которой хотелось плакать.

Смеяться.

И вырвать себе глаза.

Или не себе…

Тварь отшатнулась.

Попятилась…

И замерла, наткнувшись на Его императорское Величество, который тоже произнес:

- Уходи.

А музыка наполняла дом, словно вода чашу. И этой воды было достаточно, чтобы напоить силой растения. А те… те не позволят обидеть Анну.

Взметнулись змеевидные плети декоративного плюща, упали на плечи твари, чтобы прорасти в нее. И сами листья стали камнем, а побеги – сталью. Потянулись и другие.

Хойи.

Крохотные ховеары, безобидные карликовые папоротники. Фуксии и миниатюрные фиалки, вдруг сплевшиеся друг с другом, сцепившиеся иглами, сроднившиеся зеленой плотью, создавая подобие Аргуса. И зверь был зелен и страшен.

- Уходи, - повторила Анна.

И Глеб повторил ее слова шепотом. Он стоял. Пока еще стоял. Но Анна чувствовала, как уходит из тела его жизнь, вместе с кровью, которой оказалось вдруг так много…

Слишком много, чтобы человек выжил. А ей так хотелось, чтобы он жил, чтобы… и Анна заплакала, осознавая собственную беспомощность. Слезы получились черными.

В сказках, конечно, бывает и не такое.

Они мешались с кровью, и та разливалась морем, в котором застыла тварь, спеленутая колючими плетьми, раздираемая ими на части. И зеленое чудовище, слепленное из растений, казавшихся еще недавно безобидными, пыталось его сожрать.

А пол покрывался тьмой.

И мхом.

Полупрозрачным, слюдяным, тем, который не мох даже. Анне не случалось видеть, чтобы он рос настолько быстро. Хрустальные веточки появлялись из воздуха, касались крови, смешанной с тьмой – судя по всему, тьмы было больше, ибо даже в напрочь сюрреалистичном мире не-яви человек не выжил бы вовсе без крови, а Глеб жил – касались и наливались цветом.

Сперва они становились бледно-розовыми, но темнели, замирали в оттенках алого, чтобы потом налиться пурпуром. И происходило это столь стремительно, что казалось, будто кто-то раскатывает по черному полю живой тьмы ковровую дорожку. И по ней, невыразимо хрупкой, ломая хрустальные стебли, ступало существо, столь же далекое от людей, как люди далеки были от твари. Анна уже видела подобное, но…