На краю одиночества

Он с трудом забрался в экипаж и, устроившись на противоположной лавке, зевнул. Запах алкоголя стал тяжел, ощутим, и Анна с трудом удержалась, чтобы поморщиться.

- А ты молчи, ясно?

Ответить ей не позволили. Чужая воля ожила, но теперь она ощущалась не сетью, скорее паутинкой, сорвать которую Анна могла бы без особых усилий.

- Спи, Олег, - княгиня Холмогорова коснулась щеки сына.

- Я не хочу… я не хочу опять…

- Надо, дорогой… но ты спи, а потом все наладится. Все будет, как раньше, веришь?

Из глаз Олега потекли слезы, плечи его мелко вздрагивали, и он все повторял:

- Я не хочу больше… больше не хочу… не надо… пожалуйста, не надо…

- Спи, - этот приказ заставил его смежить веки. – Видишь?

Евгения обратила высочайшее внимание на Ольгу.

- Это из-за тебя он болен. Но ничего, еще немного и он выздоровеет, а я… я смогу вернуться.

Куда?

Но вопрос Анна оставила при себе. Хлопнула дверь, заурчал мотор. Княгиня сама села за руль? Это совсем не удивило. Тронулась она мягко, но Олег все равно покачнулся.

А Ольга знает?

Нет. Не должна, иначе она тоже была бы здесь. А выходит… забыли? Оставили? Или… возможно, она просто предпочла не знать. С людьми бывает, когда они забывают открыть глаза.

Олег во сне всхлипнул.

И Анна осторожно коснулась влажной его щеки, стерла слезы, вытащила шар и, приложив к шее, подождала, пока он нагреется.

А вот с княгиней?

Приложить?

Ждать?

Или… хватит признания? Если, конечно, Холмогорова захочет признаваться? Вряд ли…

- Анна? – Олег вдруг очнулся ото сна. – Все-таки она тебя… она умная. И хитрая. Она всем кажется слабой, а на деле… знаешь, она сожрала отца. Не того, который наш, а… но я его любил. А он меня. По-своему, конечно, потому что знал, что ребенок чужой.

Он поерзал.

Рукой мазнул по рту, подбирая слюну.

- Я пьян… я в последнее время постоянно. Но так легче. Я хочу ее остановить, а не получается… слабый я… Ольге надо замуж. За некроманта.

Анна чуть склонила голову.

- Он защитит… хотя… тебя вот не спасло, но ты – другое дело, тебя бы она не тронула, если бы… до чего все сложно.

Пусть расскажет.

Пока едет мотор. Он неторопливый, ибо княгиня осторожна и не желает привлечь внимание, так что есть время. Немного.

- Послушай. Тут… будет поворот перед домом. Она сбросит скорость. Она всегда сбрасывает, и тут… привычка. Я тебя выкину, а ты беги. Постарайся… беги и…

- Нет, - шепотом произнесла Анна и прижала палец к губам.

Она не собиралась раскрываться, но с этого спасителя и вправду станется выкинуть ее из экипажа на ходу.

- То есть ты… матушка… конечно, нет.

Олег замер, раздумывая, как поступить. И с ним замерла Анна. Она вдруг испугалась, что сейчас он крикнет или постучит в стекло, разделяющее кабину водителя и салон, или сделает еще что-то. Но… плечи опустились.

- Это… и вправду давно следовало бы остановить.

- Когда все началось?

- Когда умер дед… то есть, со мной всегда что-то было не так…

Глава 27

Глава 27

Олег точно знал, что он не соответствует ожиданиям матушки, хотя и старался. Учителя его хвалили, правда, не столько за успехи, сколько вот за это самое старание.

У него не было способностей к математике.

И с языком имелись трудности, даже с родным, что уж говорить об иностранных или, хуже того, мертвых? Правила путались, слова мешались, произношение…

- Не переживай, барин, - приставленный еще в младенческие годы воспитатель утешал Олега по-своему, - чай, не бедный, наймете толмача, коль нужда выпадет.

И Олег вздыхал с облегчением.

Вот только на матушку его аргументы не действовали.

- Невозможно, - говорила она, разглядывая табель с отметками. – Невозможно, чтобы это был мой сын… хоть что-то у него получается?

Музыка.

Музыку Олег любил самозабвенно, особенно арфу, обнаруженную им на чердаке старого дома. Он сам выучился играть, и как после сказал наставник, нанятый дедом, весьма прилично, но…

- Музыка – женское занятие, - жестко заметила матушка после концерта. – И для вас, мой дорогой, оно не годится. Потрудитесь приложить больше усилий к иным областям.

Арфу попытались отнять, но Олег не дал.

Тогда-то, от страха, что он лишится единственного своего друга, - а он вполне себе по малости лет полагал инструмент живым, - с ним и случился первый приступ.

Он помнил, как кричал, как цеплялся за тяжелую раму, как…

А после пришла боль. И длилась, длилась…

Очнулся Олег уже в постели.

- Ты обещал, что его не затронет! – матушка сердилась, а потому голос ее был холодней обычного.

- Я обещал, что, возможно, мне удастся спасти одного ребенка.

- Почему оно до сих пор с ним?! Оно ведь должно было исчезнуть, рассыпаться вместе…

- Тише.

- Но оно живо!

- Она жива.

- Как такое возможно?

На лоб легла тяжелая дедова ладонь. А Олег испугался, что, пока он лежал без чувств, арфу все же выкинули.

- Всякое возможно милостью Божьей. А тебе, дорогая, стоит быть мягче. Ты слишком давишь на ребенка.

Молчание.

Оно все тянулось, и с каждой минутой росло желание Олега спрятаться. От матушки. Накрыться с головой одеялом и не дышать.