На краю пропасти

Стела прямо за воротами обросла плющом и мхом у основания. Каменные воины с автоматами грозно взирали на выходящих из Юрьева людей. Надпись на камне гласила: «Никто не забыт, ничто не забыто. 1941–1945». Эти цифры ничего Яру не говорили, но само послание оказалось понятным юноше. «Мы будем мстить за павших, не жалея крови, пока вы сами не захлебнетесь ею…» От застывшего взгляда каменных изваяний по спине снова бежали мурашки. Хотелось бы так же сказать виновникам Большого Трындеца, но где их теперь найти… Если где и живут еще, то явно в местах, недоступных обычному люду. В комфортных условиях, в достатке. Если живут…

Позади стелы возвышался крепостной вал. Он огромным кольцом огибал город, словно еще одно средство защиты от страшного мира.

Повозка повернула направо, по теряющемуся среди травы растрескавшемуся асфальту и, чуть проехав, оказалась на широкой площади, также захваченной зарослями травы и кустарников.

Впереди протянулись торговые ряды: длинные, широкие, одноэтажные, без должного ухода расползшиеся вширь памятники архитектуры, простоявшие без малого сто или больше лет и не выдержавшие исчезновения людей, раскатившиеся, растерявшие свои кирпичики. Меж ними – улица с покосившейся табличкой «Ул. 1-го мая». Ее пересекала другая, неизвестная, так как табличка исчезла, спряталась от любопытных глаз. Здания, окружающие ряды, – сплошь и рядом трехэтажные или немногим повыше, выдержавшие эти двадцать лет запустения, но истерзанные, многоглазые, с выбитыми стеклами и съеденными жуками рамами.

Одинокий скелет автомобиля сбоку, все остальные удрали – подальше от Москвы, подальше от ядовитого, убивающего центра, куда угодно, либо были вовсе убиты – разобраны на запчасти, сожжены в борьбе за право сильного. Внутри скелет, все еще сжимающий рулевое колесо. Видимо, не был он сильным, по крайней мере тогда, когда умирал, отстаивая свое средство спасения…

Все вокруг серое: темно-серое, светло-серое, разнообразно-серое, до тошноты серое… Тоскливо-серое. И дома, печально взирающие на людей, и земля, вырывающаяся из-под растительного покрова, и небо, затянутое тяжелыми тучами, и трава, готовящаяся укрыться снегом. И кажется, душа становится серой, невзрачной и почти мертвой, как и мир вокруг.

Цокот копыт почти не слышен, скрадываемый травой и мхом, успевшими победить дорогу. Какие-то двадцать лет, а живое вот – побеждает. Растворяет все рукотворное, поглощает или прячет. Только скрип тележки разносится по округе, напоминая о человеке, который когда-то правил этим миром. И четверо в этой тележке, затаившиеся и слегка испуганные, с настороженностью осматривали окрестности. Неуютные и враждебные.

И тишина. И мертвые чудятся в каждом окошке, в каждом темнеющем проеме. Молчаливые, наблюдающие, ухмыляющиеся: мы победили жизнь – умерли, а вы? Где все? Куда исчезли миллионы людей? Куда ушли? Кто-то погиб в ядерном пожаре двадцать лет назад; кто-то – от руки друга, брата или просто прохожего; кто-то – от чумы, разносимой вражескими снарядами и ветром; кто-то – от себя, дурного – от неспособности затаиться и выждать, пропустить смерть мимо…

– Жень, – тихо спросил Митяй, – а в чем наше задание состоит?

– А вы этого еще не поняли? – не оборачиваясь, почти весело ответил тот. – Ха! Я думал, вы более догадливые…

– Ну, Жень, – продолжал канючить сын Воеводы. – Хватит издеваться.

– Ваше главное испытание: суметь выйти за ворота! – теперь Купец специально обернулся, чтобы увидеть лица ребят, ошарашенных простотой задачи, недоуменные и недоверчивые. – И чегой-то вас так перекосило?

– И все?

– Нет, конечно! Но главное вы выполнили: нашли в себе силы выбраться в погибший мир, доказали, что не умерли вместе с ним. Вы – мужики, вы можете и вы будете двигать это обоссавшееся от страха общество вперед, за пределы стен, за пределы его самого. Если вернетесь, ясен пень…

– То есть, если вернемся?

– Что есть, то и придется есть… Митька, ты вроде неглупый пацан, а все вопросы какие-то идиотские задаешь. Думаешь, остальные просто так за воротами спрятались? Просто так в земле окопались, заняли дореволюционные казематы, которые вот-вот осыпятся… Нет. Боятся. И правильно, скажу я вам, делают. Там действительно безопасно, спокойно и тихо, если не считать, что стрельцы ночь от ночи разных тварей отбивают… Нечасто, но… Так вот, каждое следующее путешествие за стены показывает, что картина за ними меняется. Меняются твари, меняются места, дома становятся другими… Жизнь постоянно течет, бурлит вокруг, а мы заперлись в старом монастыре и не видим ни шиша. И даже я, постоянный посетитель тут, не знаю, что встречу на следующий день. Вот и будьте аккуратней, внимательней. Мало ли, что в этот раз новенького подкинут…