На краю пропасти

...А Кох ездил в Вольфшанце, где встречался с Гудерианом и Герингом. Кох просил о помощи, о дополнительных дивизиях, танках, самолетах. Он получил новые соединения и заверение Геринга, что в ближайшие дни большая группа бомбардировщиков будет направлена в Восточную Пруссию. «От своего сердца рву, от своего тела, говорил Геринг, имея в виду под словом «тело» всю Германию, в которой уже ощущалась серьезная нехватка самолетов, и бил себя пухлой ладонью в необъятное брюхо, увешанное орденами. - Цените это, гауляйтер. Берегите каждый самолет!»

Не сидел без дела и генерал СС и полиции Отто Неллвиг: составлял отчет для имперского комиссара и гауляйтера Эриха Коха об итогах операции «Охота». Перелистывал рапорты, донесения, сообщения и все больше хмурился: скудными были итоги. Ни одна группа русских полностью не ликвидирована! Шестеро убитых разведчиков, вот и все. Мало того, что операция не принесла успеха, - в провинции появились новые группы... И сорок шесть убитых в боях с русскими солдат и офицеров жандармерии, ландвера, боевых гарнизонных групп, эсэсовцев из отряда Кугеля. Отто Неллвиг отшвырнул бумаги: позор! И как докладывать об этом Коху? Конечно, в отчете можно кое-что добавить, ведь во время прочесывания лесов уничтожено более пятидесяти бежавших из лагерей русских и польских военнопленных. Услужливый и догадливый заместитель Кугеля Раух уже назвал их «группами»: «Натиск», «Прорыв», «Месть»... И все же - позор, позор. Неллвиг встал, заходил по кабинету: борьба с русскими разведчиками проиграна. Конечно, Кугель кого-то еще сумеет уничтожить, но вряд ли можно устроить еще раз такую тотальную облаву, какой была операция «Охота»...

Вернулся за стол, вновь пододвинул бумаги. Так, что еще? Рапорт Кугеля на манора Герхардта с требованием предать последнего военно-полевому суду, докладная командующего первым войсковым округом генерала артиллерии Водринга на оскорбительные действия Кугеля по отношению к кадровым офицерам. Черт бы их всех побрал! Неллвиг поглядел в окно: дождь льет и льет... «А этого генерала-артиллериста пора убирать, - подумал он. - Никакого почтения к силам СС. Такого терпеть нельзя. Герхардта же - на передовые позиции».

...В этот день танковый взвод лейтенанта Рогова уже был на исходных, для предстоящего боя, позициях. Они встретились - Герман и Лена. По бревенчатым накатам землянки, где собрались танкисты, стучал дождь, а в землянке было тепло, накурено, шумно. Молодые раскрасневшиеся лица, кружки на столах, толстенные куски хлеба с колбасой. Громобоев сидел в углу, дымил ядовитой цигаркой, танкисты пробовали этой «самокруты», как уважительно отзывался о своем дымящемся сооружении Громобоев, кашляли, утирали слезы, льющиеся из глаз. «Теперь мне не страшно даже гореть в танке, - сказал Рогов Лене. - Знаю: ты рядом! Спасешь». Та зажала ему рот ладонью: «Что ты говоришь?! Ты не сгоришь, вы все будете жить, ребята, вы все!» Увы, не всем было суждено остаться в живых после тех боев, дыхание которых уже витало над рекой Шешупе.

...А в сыром, холодном доме хутора Ешенбрук ветеран первой мировой войны опять порол своего внука Эрвина. Что-то странное происходило с мальчишкой: дерзил, не слушался, называл русских героями! Выпоротый Эрвин убежал в лес. Сел на поваленное дерево. Горел посеченный ремнем зад, пылали от стыда уши. Эрвин встал на колени, прижался лбом к холодному стволу дерева. Послышались осторожные шаги. Грет пробиралась среди кустарников, и Эрвин окликнул ее.

Что же происходило в душе мальчика? Этот русский застрелился, чтобы жили он, Эрвин, и она - Грет!? Как это понять: убить себя ради жизни других людей, да еще их, немцев. Не понять, никак не понять этого! «Они совсем не такие, как о них пишут в газетах и говорят по радио, совсем не такие, размышлял Эрвин. Весь его привычный мир рушился. - Но почему они такие, почему?»

...В этот день, как и во все предыдущие, шла напряженная работа штабов советских и немецких полков, дивизий, армий, фронтов, укрепленных линий и центров обороны. Мчали к фронту составы с боеприпасами, танками, орудиями, скрытно подтягивались воинские соединения. В спецотделы штабов поступали запечатанные сургучом пакеты с орденами и медалями для тех, кто в ближайшее время проявит себя героем в боях с врагом. В похоронных командах усатые крепыши-«дядьки», все пожилые солдаты, тоже готовились к предстоящему наступлению: строгали доски для гробов и точили заступы. Жизнь и смерть готовились к новой схватке.