На Краю (СИ)

— Кажется, отсюда, — я ткнул пальцем в точку на карте.

— Ничего себе, — встрял Иван. — Тридцать с лишним верст куда глаза глядят? Я ему не верю, воевода. Что-то тут нечисто.

— Ты прав, — Добрыня забрал у меня карту, взглянул коротко, исподлобья. И кивнул ребятам. — Разденьте его!

— Нет! — Я попытался сопротивляться. Мне было плевать на холод, я боялся того, что будет дальше. Но успеха мои усилия не принесли: меня скрутили, повалили на землю и принялись стаскивать куртку. Добрыня тем временем достал из кармана нож и задумчиво провел пальцем по лезвию.

С меня сняли рубашку и поставили перед ним на колени, придерживая за плечи.

— Куда ты шел? — спросил он.

— Никуда.

Воевода загнал меня в ловушку. Я не мог сказать правду, но и другого, более правдоподобного объяснения не сочинялось.

Добрыня поднял нож и чиркнул мне по груди. Я вскрикнул от боли. Из пореза потекла кровь.

— Куда ты шел?

Молчание. И новое движение ножом, на этот раз медленное, с постепенным усилением давления. Я стиснул зубы, но стон сдержать не получилось. Добрыня усмехнулся. На его лице отчетливо читалось: «Слабак». Он знал, что может меня сломать, и я тоже знал это. И все-таки молчал. Упрямство. Это все, что у меня оставалось.

Добрыня поднял нож в третий раз и провел короткую линию между двумя порезами, чуть ниже места, где они начинались.

— Говори, — сказал он, наклоняясь ко мне. — Говори, а то будет хуже. Куда ты шел?

Никакая подходящая ложь мне в голову не приходила. Я мотнул головой — никуда.

— Не ска-ажешь? — протянул Добрыня и неожиданно рассмеялся. — Ну-ну. Знаешь, как больно, когда сдирают кожу? Узенькими полосками? Вот так?

И он потянулся ножом к маленькому порезу наверху, ковырнул ножом, углубляя надрез.

— Нет! — Я рванулся в сторону, несмотря на держащие меня руки.

— Говори!

— Я все рассказал!

— Ну как хочешь, — Добрыня пожал плечами. — Эй, держите его!

Мне снова вцепились в локти, не давая шевельнуться, и воевода, ухватив за свисающий лоскут кожи, потянул его вниз. Тут-то я заорал по-настоящему, уже не пытаясь сдержаться, и рванулся из держащих меня рук. Безуспешно, только хуже сделал.

— Говори! — Добрыня на мгновение прекратил тянуть за полоску кожи, но я молчал, и он дернул еще раз, потянул вниз. Я опять заорал.

— Командир! — неожиданно вмешался Иван.

— Чего тебе? — Добрыня сердито обернулся, прервав свое занятие. Я прекратил вопить и попытался перевести дыхание, но глубоко вздохнуть не получалось. Выходили лишь короткие всхлипы.

— Солнце садится.

Я поднял голову и взглянул на небо. В самом деле, крыши домов окрасились розовым, а краешек солнца коснулся леса на горизонте.

— Ночью даже чужака пытать негоже, — сказал Иван. — Может, с утра продолжим?

— С утра будет поздно. Если он не придет на место встречи, его начнут искать. И лодку мы упустим. — Добрыня говорил с Иваном, как с равным. И в его словах, несомненно, был резон. Моя беда заключалась в том, что никакого места встречи не существовало.

— Все равно, — покачал головой Иван. — Грех это, сами знаете. Ночью только злые дела твориться могут.

Добрыня окинул взглядом собравшихся во дворе мужчин.

— Иван верно говорит, — сказал кто-то из толпы.

Остальные закивали.

— Ладно. Вы правы, — Добрыня вытер нож об штаны и убрал в карман. — Завтра продолжим. — Верните ему одежду и заприте. Иван! На рассвете возьми несколько человек и всю округу обшарь. Вдруг найдешь что-нибудь интересное. И с неба глаз не спускать, кто ночью будет дежурить, ясно? А ты подумай, — Добрыня обернулся ко мне. — Последний шанс тебе даю. Не скажешь правду — продолжим в том же духе.

— Вы же меня в любом случае убьете. — Я как мог твердо взглянул ему в глаза.

— Верно. Но смерть бывает разная. Скажешь правду, я тебе легкую смерть подарю — пулю в затылок. Думай.

Да уж, пуля в затылок действительно была легкой смертью по сравнению с другими вариантами, которые могли прийти Добрыне в голову. Наверняка в его арсенале пыточных средств не только нож имеется, а пуля милосерднее веревки, которая, насколько я понял, обычно доставалась пришельцам. Воевода сделал мне со всех сторон щедрое предложение, но мне совсем не хотелось его принимать.

3.

Меня провели в глубины дома и впихнули в тесную каморку без окон. Там царила кромешная тьма. Я нащупал подобие матраца у стены и осторожно сел. Мне вернули одежду и подсунули мятую тряпицу, чтобы приложить к порезам. Они продолжали сильно кровоточить. Тряпица была не очень чистой на вид, но выбирать особо не приходилось. Кое-как, перемежая шипение с матерными словами, я пристроил на место оторванный лоскут кожи, сложил тряпку в несколько раз и приложил к груди. Сделать повязку было не из чего, так что я просто застегнул рубашку, куртку и лег на спину.