На Краю (СИ)

Не помню, сколько это продолжалось. Вряд ли больше пяти минут. Но мне и они показались слишком долгими. Две мысли придавали мне сил: от меня не ждут никаких ответов, а спасать меня никто не прилетит. Нужно просто дождаться, когда им надоест, когда они поймут, что это бесполезно. Дотерпеть. И я терпел, стараясь не срываться на вопли. А потом Добрыня крикнул: «Хватит!», и я наконец-то смог нормально вздохнуть.

Иван подошел и распустил узел на железном кольце. Веревка ослабла, и я опустил руки. Не спрашивая разрешения, я сел на землю прямо у столба. Только теперь я ощутил, насколько замерз. Руки ломило. Я начал дрожать. Кто-то подошел и накинул мне на плечи куртку. Отвязывать меня не собирались.

Толпа «гражданских» постепенно разошлась, остались одни мужики с ружьями и Добрыня. Они вертели головами, высматривая врагов, но никто, конечно, не появлялся. Я съежился на земле, прислонившись к столбу плечом, закрыл глаза и закутался в куртку. Я ни о чем не думал, просто ждал, когда кошмар закончится, неважно, чем именно.

Но оказалось, что это лишь начало. Прошел час или около того, и вдруг Добрыня поднялся с лавки и махнул рукой:

— А ну-ка, добавьте ему!

Меня вздернули вверх, куртка с рубашкой полетели на землю, и спину ожег новый удар. Во второй раз терпеть было сложнее. Может, от того, что плетка попадала по свежим рубцам, а может, я попросту выдохся. Зато упрямства у меня нашлось больше, чем я рассчитывал. С каждым ударом становилось больнее, но я не кричал, только стонал сквозь зубы.

На этот раз все закончилось быстрее — или мое восприятие времени изменилось? Веревку ослабили, я сполз по столбу.

— Эй, — окликнул меня Иван, подходя. В одной руке он держал мою куртку, а во второй — кувшин. Я подумал, что это вода, но ошибся.

— Будет больно, — зачем-то предупредил он и, придержав меня за плечо, плеснул на спину то ли водку, то ли спирт. Я заорал и попытался вырваться.

— Да стой, чтоб тебя! — выругался Иван. — Так надо. Терпи!

Я подтянул связанные руки к лицу и вцепился зубами в веревку. Это помогло не заорать снова. Иван щедро плеснул на спину еще разок, набросил на меня куртку и оставил в покое. Потянулись бесконечные минуты ожидания.

Прошло не меньше часа, прежде чем Добрыня вновь поднялся с лавки. Я невольно сжался, но воевода, дежурно осмотрев горизонт, приказал:

— Отвяжите его.

Он выглядел задумчивым.

Мне развязали руки, вернули одежду и отвели обратно в дом Добрыни, в уже знакомый закуток. На этот раз он показался мне теплым и уютным. Я нащупал матрас, лег на него лицом вниз и разрыдался от боли, унижения и отчаяния.

4.

Я был уверен, что на следующий день все повторится, и опять ошибся. Видимо, воевода решил, что дело сделано: мои гипотетические друзья все увидели, но не стали нападать, и нужно подождать, когда они созреют.

На этот раз никто не пришел поить меня волшебным отваром и мазать мазью. Придя в себя, я попытался самостоятельно оценить повреждения и понял, что легко отделался. На плечах прощупывались валики рубцов, кое-где кожа была рассечена до крови, спина болела, но в целом все было совсем не так ужасно, как я полагал. Судя по всему, Добрыня не собирался меня всерьез калечить. Это была лишь демонстрация, правдоподобная и весьма болезненная, но все-таки демонстрация. Если бы с меня хотели по-настоящему спустить шкуру, моя спина выглядела бы иначе.

Время шло, а жизнь в деревне и вокруг нее текла своим чередом. Дружинники шныряли по лесу и не спускали глаз с горизонта, Добрыня ждал. Но ничего так и не произошло. Никто не искал пропавшего в лесу товарища, никто не прилетел отбивать его у толпы вооруженных мужчин. Воевода просчитался.

На пятый день за мной пришли, но повели не во двор, а проводили к лестнице на второй этаж и ткнули в спину: поднимайся. Я дернулся (рубцы еще болели).

— Шагай, не дури! — прикрикнул очередной мальчишка-конвоир.

Руки мне не связали. Я поднялся по лестнице и оказался в просторной комнате. Стены были обшиты досками, на деревянном столе лежала скатерть, на окнах висели занавески. Интересно, откуда это добро, мимоходом подумал я. Неужели ткут и вяжут по старинке? Или сохранились где-то старые… запасы?

Должно быть, я осматривался слишком явно, и Добрыня это заметил. Он сидел за столом, напротив него стоял кувшин с молоком, миска вареной картошки, лежал хлеб и нарезанное ломтями сало. От картошки шел пар. Я отвел глаза. Завтрака мне сегодня не предложили, а горячую еду я в последний раз ел на «Птахе» в тот день, когда мы собирались похищать Анну. Я не мог вспомнить, сколько прошло времени.

— Садись, — велел Добрыня. — Присматриваешься? Данные собираешь?

— Нет. — Я сел, стараясь не смотреть на еду. — Просто интересно, как вы тут живете.

— Никогда такого не видел?

— Такого — нет, — я покачал головой.

— Как же у вас там люди живут?

— По-разному. Некоторые — так, что вы и представить себе не можете. А некоторые — почти так же. Но все же лучше.

— А мы не жалуемся, — нахмурился Добрыня.